Дуэль
Шрифт:
Уже после того как они прочно расположились в этом городе, капитан Феро улучил время подумать, как ему надлежит поступить в связи с тем, что капитан д'Юбер получил новое назначение и состоял теперь в качестве третьего адъютанта при особе маршала. Он размышлял об этом чуть ли не всю ночь, а утром позвал двух преданных ему приятелей.
— Я все это обдумал, — сказал он, глядя на них утомленными, налитыми кровью глазами, — я вижу, что мне прямо-таки необходимо избавиться от этого интригана. Вот теперь он ухитрился примазаться к личному штабу маршала. Это прямой вызов мне. Я не могу допустить такого положения, при котором мне каждую минуту может грозить неприятность получить через него любой приказ. Да еще черт знает какой!
Поединок состоялся в окрестностях города Любека, на весьма открытом участке, который был заботливо выбран, дабы удовлетворить единодушное желание кавалерийского полка, чтобы на этот раз противники встретились верхами на конях. В конце концов ведь эта дуэль является достоянием кавалерии, и драться все время как пехотинцам — это значит в какой-то мере высказывать пренебрежение к собственному роду оружия. Когда секунданты, несколько опешившие от такого неслыханного предложения, довели условия дуэли до сведения своих принципалов, капитан Феро ухватился за эту мысль с радостью. По каким-то тайным причинам, связанным, несомненно, с его душевными качествами, он считал себя неуязвимым в седле. Оставшись один у себя в комнате, он потирал руки и, ликуя, приговаривал:
— Ага, мой штабной красавчик, мой душка-офицерик, вот ты мне когда попался!
Капитан д'Юбер, в свою очередь выслушав секундантов, некоторое время внимательно смотрел на своих друзей, затем пожал плечами. Эта история бессмысленно, бесконечно отравляла ему существование. Одной нелепостью больше или меньше в этой канители — для него не имело значения. Ему вообще претила всякая нелепость. Но со свойственной ему учтивостью, он только чуть-чуть иронически улыбнулся и ответил спокойным, голосом:
— Ну что ж, это до некоторой степени внесет какое-то разнообразие в нашу затянувшуюся дуэль.
Оставшись один, он подошел к столу, сел и обхватил голову руками. Он не щадил себя последнее время. А маршал не давал своим адъютантам ни отдыху, ни сроку. Последние три недели этих походов при отвратительном ненастье подточили его здоровье. Когда он переутомлялся, зажившая рана в боку давала себя чувствовать, и это болезненное ощущение действовало на него угнетающе. «И все из-за этого животного!» — с горечью думал он.
Накануне он получил письмо из дому, где ему сообщали, что его единственная сестра выходит замуж. Он подумал, что с тех пор как он уехал из дому в гарнизонные войска в Страсбург (ей было девятнадцать, а ему двадцать шесть), он видел ее урывками всего только два раза. Они были очень дружны и всегда поверяли друг другу свои тайны. А теперь ее отдадут какому-то человеку, которого он, д'Юбер, не знает, и пусть это будет превосходный человек, но разве он может быть хоть сколько-нибудь достойным ее? Он, д'Юбер, никогда больше не увидит свою прежнюю Леони. Какая она была умница! Вот уж дельная головка! И сколько такта! Конечно, она сумеет прибрать к рукам этого своего супруга. Он не сомневался в том, что она будет счастлива, но чувствовал, что он уже теперь не будет занимать первое место в ее мыслях, как это было всегда с тех пор, как она начала говорить. Охваченный воспоминаниями о своем невозвратимом детстве, капитан д'Юбер, третий адъютант принца Понте-Корво, погрузился в печальные размышления.
Он отложил поздравительное письмо, которое начал было писать без всякого воодушевления, просто из чувства долга, взял чистый лист бумаги и написал на нем следующие слова: «Это моя последняя воля и мое завещание». Глядя на эти слова, он грустно задумался. Предчувствие, что он никогда не увидит тех мест, где протекало его детство, давило его, как камень, и возмущало обычное спокойствие его духа. Он вскочил, отпихнул стул, зевнул, как бы в доказательство того, что не верит ни в какие предчувствия, бросился на кровать и заснул. Во сне он время от времени вздрагивал, но спал не просыпаясь.
Утром он отправился верхом за город в сопровождении своих секундантов и, разговаривая о том, о сем, поглядывал с напускным равнодушием направо и налево — на глубокий утренний туман, окутывавший ровные зеленые поля, обнесенные изгородью. Перескочив через ров, он увидел вдалеке смутные силуэты всадников, которые неясными рядами вырисовывались в тумане. «Мы, похоже, будем драться на виду у галерки», — с горечью подумал он.
Секунданты его были сильно озабочены состоянием атмосферы. Но вот бледное, чахлое солнце выглянуло из сплошного тумана, и капитан д'Юбер различил вдалеке трех всадников, отделившихся от остальных. Это был капитан Феро с секундантами. Он вытащил саблю из ножен и попробовал, крепко ли она держится на темляке.
Секунданты, съехавшись тесной группой, так что морды их лошадей сблизились, теперь легкой рысью отъехали в разные стороны, оставив между противниками широкое чистое поле. Капитан д'Юбер смотрел на бледное солнце, на угрюмые поля, и нелепость неминуемой битвы приводила его в отчаяние. С дальнего конца поля зычный голос мерно выкликнул команду:
— Шагом… рысью… сходись! «Не зря у человека является предчувствие смерти», — подумал он, пришпоривая коня.
Поэтому он был невероятно удивлен, когда капитан Феро, едва они успели скрестить оружие, неосторожно подставил свой лоб под сабельный удар, от которого кровь хлынула у него ручьем и залила ему глаза. Так этот поединок и кончился — прежде чем они успели, в сущности, по-настоящему сразиться. Продолжать его не было никакой возможности. Капитан д'Юбер, покинув своего противника, который, едва удерживаясь в седле с помощью двух своих потрясенных приятелей, неистово сыпал проклятиями, перескочил через ров, выехал на дорогу и поскакал домой в сопровождении своих секундантов; они, по-видимому, были совершенно ошеломлены столь молниеносным исходом.
Вечером капитан д'Юбер окончил поздравительное письмо своей сестре. Он долго сидел над ним. Это было длинное письмо. Капитан д'Юбер дал волю своему воображению. Он писал сестре, что будет чувствовать себя очень одиноким после этой важной перемены в ее жизни. Но наступит когда-нибудь день, когда и он женится. Правду сказать, он уже и сейчас мечтает о том времени, когда не с кем будет драться в Европе и с войнами будет покончено навсегда. «Я надеюсь, что к тому времени, — писал он, — я смогу уже протянуть руку к маршальскому жезлу, а ты будешь опытной матроной. Ты подыщешь мне жену. Наверно, у меня к тому времени появится лысина и я буду чувствовать себя несколько пресыщенным. Невеста моя, конечно, должна быть молоденькая девушка, разумеется хорошенькая и с солидным приданым, которое поможет мне завершить мою славную карьеру со всем пышным великолепием, подобающим моему высокому сану». В конце он приписал, что он «только что проучил одного неотвязного буяна, который почему-то воображает, что я его чем-то обидел. Но если ты когда-нибудь в глуши провинции услышишь разговоры о том, что твой брат забияка, прошу тебя этому не верить. Трудно представить себе, какая сплетня из тех, что ходят по армии, может достичь твоих невинных ушей. Но что бы ты ни услышала, можешь быть совершенно уверена, что твой неизменно любящий тебя брат отнюдь не бретер».
Затем капитан д'Юбер скомкал чистый лист бумаги, на котором была написана одна-единственная фраза: «Это моя последняя воля и мое завещание», и, громко расхохотавшись, бросил его в камин. Его теперь ничуть не беспокоило, что бы там еще ни надумал выкинуть этот полоумный. У него почему-то появилась уверенность, что его противник, как бы он ни старался, неспособен причинить ему никакого вреда, разве что доставит ему несколько необычных минут острого волнения в эти чудесные, радостные дни перерывов между походами.