Дуэли и дуэлянты: Панорама столичной жизни
Шрифт:
«Дудинский, вынув саблю, сказал: „Здесь ты получишь объяснение, здесь и на сем месте“. Я, таковое его намерение увидев, решился защищаться, себя обороняя и услыша голос ротмистра Ушакова: „Не робей, не робей!“
Дал я ротмистру Дудинскому на лбу рану и, как оную увидел, то в ту же минуту отпрыгнул поодаль и не хотел более драться, но ротмистр Дудинский кричал: „Нет, я еще не доволен, я хочу еще“, — но как я получил от ротмистра Дудинского концом попаденный удар в ногу и плашмя попаденный удар в лоб, то не имел силы быть на своем месте».
Разумеется, оба дуэлянта на следствии выстраивали каждый выгодную для себя версию. Дудинский явно не был таким беспомощным скромником, каким он себя выставляет. Он, а не Зенбулатов,
Дуэльная ситуация в Могилеве не менее характерна, чем азовская. Но — иного типа. Не внезапная ссора, тут же перерастающая в схватку, а длительное давление на противника, уклоняющегося от поединка, чтобы любыми средствами заставить его драться. И это, по сути своей, не избыток темперамента или злобность характера, а невозможность остаться собой, не очистившись поединком. Поединок или потеря самоуважения — вот полуосознанная альтернатива, что вставала перед молодыми дворянами, воспитанными неофициальными представлениями екатерининской эпохи. Принцип Ивана Игнатьича из «Капитанской дочки»: «Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо…» — уже не действовал.
Все участники могилевской истории сформировались уже после категорического запрещения дуэлей манифестом 1787 года. И тем не менее, рискуя очень многим, не представляли жизни без права на дуэль. (Решением императора Павла Дудинский, Зенбулатов и Ушаков, отсидев два месяца в Печерской крепости, вылетели со службы. То есть лишились карьеры.)
Вместе с тем, ясно сознавая свое право на дуэль, они мало интересовались требованиями дуэльного кодекса. Дудинский готов был драться у себя в доме при одном секунданте на двоих, не встреть дуэлянты случайно Визопурского, и сам поединок произошел бы в том же составе. Никаких предварительных условий не составлялось, секунданты даже не пытались осуществить свое главное назначение — примирить противников.
И таких «беззаконных» дуэлей, как азовская и могилевская, было множество. Через год после дуэли в Азове дрались на пистолетах полковник Булгарчич и капитан Лоде Киевского драгунского полка. Они стрелялись в лесу, без свидетелей. Лоде был тяжело, едва ли не смертельно, ранен в лицо… [4]
Судя по тому, что знаем мы о дуэлях Пушкина, он достаточно презрительно относился к ритуальной стороне поединка. Об этом свидетельствует и последняя его дуэль, перед которой он предложил противной стороне самой подобрать ему секунданта — хоть лакея. И это не было плодом особых обстоятельств. Это было принципом, который он провозгласил еще в «Онегине», заставив его, светского человека и опытного поединщика, взять в секунданты именно слугу, и при этом высмеял дуэльного педанта Зарецкого. Идеальный дуэлянт Сильвио в «Выстреле» окончательно решает свой роковой спор с графом, тоже человеком чести, один на один, без свидетелей.
4
РГВИА, ф. 801, оп. 62, ед. хр. 1472.
Для Пушкина в дуэли главным были суть и результат, а не обряды. Всматриваясь в бушевавшую вокруг дуэльную стихию, он ориентировался на русскую дуэль в ее типическом, а не в ритуально-светском варианте…
Продолжение политики другими средствами
Я ненавижу дуэли; это — варварство; на мой взгляд, в них нет ничего рыцарского.
…князь Григорий, известный мерзавец.
— А! тот, который получил когда-то пощечину и не дрался.
Дуэльный кодекс, вобравший в себя мудрость и столетний опыт поединков в России, утверждал: «Дуэль не должна ни в коем случае, никогда и ни при каких обстоятельствах служить средством удовлетворения материальных интересов одного человека или какой-нибудь группы людей, оставаясь всегда исключительно орудием удовлетворения интересов чести».
Большой Царскосельский дворец (фрагмент)
Гравюра по рисунку М. Махаева. 1761 г.
Здесь точно обозначена юрисдикция идеального поединка. Только в сфере чести, в сфере отношений личных идеальная дуэль должна была служить регулятором и выходом из крайних положений.
Но то была теория. На практике же в реальных российских условиях — дуэль служила для разрубания узлов в самых различных сферах жизни. В том числе стала она и явственным фактом политики, политической борьбы.
Первая из известных нам дуэлей такого рода была, собственно, политическим убийством.
В 1841 году Вяземский занес в Записную книжку: «По случаю дуэли Лермонтова кн. Александр Николаевич Голицын рассказывал мне, что при Екатерине была дуэль между кн. Голицыным и Шепелевым. Голицын был убит, и не совсем правильно, по крайней мере, так в городе говорили и обвиняли Шепелева. Говорили также, что Потемкин не любил Голицына и принимал какое-то участие в этом поединке».
Скорее всего, так оно и было.
Но из записи Вяземского непонятно, зачем было Потемкину замешиваться в сомнительную историю. Одной человеческой неприязни мало для организации убийства генерала и аристократа.
Большой Царскосельский дворец (фрагмент)
Гравюра по рисунку М. Махаева. 1761 г.
За шесть лет до записи Вяземского Пушкин, пользуясь каким-то иным источником, уже объяснил ситуацию в «Замечаниях о бунте» — дополнениях к «Истории Пугачева»: «Князь Голицын, нанесший первый удар Пугачеву, был молодой человек и красавец. Императрица заметила его в Москве на бале (в 1775 году) и сказала: „Как он хорош! настоящая куколка“. Это слово его погубило. Шепелев (впоследствии женатый на одной из племянниц Потемкина) вызвал Голицына на поединок и заколол его, сказывают, изменнически. Молва обвиняла Потемкина…».
Тут тоже не все ясно.
С одной стороны, князь Петр Михайлович Голицын, быть может, и был красавец, но отнюдь не молодой человек — в семьдесят пятом году ему исполнилось тридцать семь лет. Императрица предпочитала мужчин помоложе.
С другой стороны, настойчивое совпадение антипотемкинских мотивов в двух различных версиях вряд ли случайно. Да и в самой истории оказываются черты, подтверждающие это подозрение.
Князь Голицын — удачник: знатен, богат, в двадцать семь лет — депутат Комиссии уложения, общественный деятель, в тридцать два года — генерал-майор, в тридцать семь — после побед над Пугачевым — генерал-поручик. Еще шаг — и высший генеральский чин генерал-аншефа. При незаурядной внешности, а быть может, и талантах — военном и государственном — князь Петр Михайлович представлял угрозу для Потемкина не только как возможный любовник императрицы.