Дунайские волны
Шрифт:
– Да, милорд, такие люди есть среди польской эмиграции, хотя они не связаны с отелем Ламбер.
– Но вы их знаете, мой принц.
– Лично я с ними не знаком, но у нас есть общие знакомые. Полагаю, что они не откажутся от встречи с вами.
– Хотелось бы это сделать в достаточно скором времени.
– Полагаю, что это можно будет организовать. Надеюсь, что представитель ваших людей сможет посетить вас…
– Здесь же, послезавтра, в то же время?
– Хорошо. Об оплате их услуг вам придется договариваться с ними напрямую. А вот нам будет срочно нужна определенная сумма денег – причем указанные вами выше методы займут слишком много времени. Хотелось
– Ее мы могли бы провести как одноразовый бонус. Например, положить ее на ваш счет в банке Ротшильдов. Либо на счет любого частного лица.
Чарторыйский покачал головой:
– Мне кажется, ни в ваших, ни в наших интересах, чтобы Ротшильды узнали о подобной сделке. А их это заинтересует. Мы предпочли бы наличные. Их мой человек мог бы забрать по любому названному вами адресу.
Я, подумав, указал адрес одного ирландца, который хоть и считается сторонником ирландской независимости, но уже давно работает на нас.
– Пусть ваш человек скажет, что он от мсье О’Даффи.
– Хорошо, – ответил Чарторыйский и дописал на той же бумажке пятизначное число. Я ожидал, что аппетиты моих новых польских друзей будут нескромными, но не до такой же степени… Я переправил первую пятерку на двойку, на что тот заметил:
– Милорд, мы с вами – люди благородного происхождения, а не торгаши. Увы, мне придется настоять на первоначальной сумме. Причем если вас это не затруднит, «наполеонами» [20] .
20
«Наполеон» – золотая монета достоинством 20 франков.
– Ясно, мой принц, – сказал я со вздохом. – Договорились. Сумму я запомнил.
– Да, милорд, – улыбнулся тот одними губами. – Один из нас навестит вашего знакомого завтра, скажем, в два часа пополудни. А информацию, о которой мы договорились, вам доставит мой знакомый и передаст при вашей встрече.
После чего принц поднес бумажку к пламени свечи, поджег ее и бросил в медную пепельницу, стоявшую на столе.
5 (17) октября сентября 1854 года.
Севастополь. Здание Морской библиотеки
Даваева Ольга Кирсановна, невеста
Это красивое, выстроенное из белого инкерманского камня трехэтажное здание с недавних пор стало чем-то вроде кают-компании, где собирались офицеры кораблей Черноморского флота и частей Севастопольского гарнизона, дабы разделить радость или горе, сообщить полученную новость или просто увидеться с товарищами. Поэтому именно сюда отец пригласил наших друзей и знакомых, чтобы объявить о моей помолвке.
– Дамы и господа, имею честь представить вам свою дочь Ольгу. А это – ее жених, поручик Александр Николаев, хирург. – Папа сделал полупоклон Саше, который в этот раз был в новом парадном мундире, построенном одной знакомой портнихой, которая сшила и мой сиреневый кринолин. Сашин мундир сидел на нем как влитой, и любимый выглядел в нем элегантно. Папа между тем продолжил:
– Господа, я благодарен поручику Николаеву за то, что он спас мне жизнь. Да-да, именно спас. Ведь если бы он не сделал мне вовремя операцию, то я бы сейчас здесь с вами не разговаривал. Впрочем, дочь моя его полюбила не только за это. Что я могу сказать? Только одно – совет вам да любовь. Но помните, поручик, если вы обидите мою дочь, то пеняйте на себя! – тут папа улыбнулся, показывая, что это всего-навсего шутка. Но как любит говорить Александр, в каждой шутке есть доля правды, и я не сомневаюсь, что, приди я к родителю жаловаться на Сашу, то папа вспомнит про гордые традиции калмыков, и Саше несдобровать. Именно поэтому я никогда не буду ябедничать на него отцу.
Саша поклонился папа и сказал:
– Господин есаул, я клянусь перед Богом и перед людьми, что всегда буду любить вашу дочь, и сделаю все, чтобы она была со мной счастлива.
Тут он достал из кармана коробочку с бриллиантовым колечком и надел его мне на палец. Я охнула – настолько камень вдруг заиграл и заискрился в лучах солнца. Гости зааплодировали.
А потом папа взял нас за руки, вывел на улицу, где его денщик развел костер, и три раза провел нас вокруг огня. Да, конечно, он был православным, но костер – непременный атрибут всех калмыцких свадеб, а папа гордится тем, что в его жилах течет кровь кочевников, сражавшихся когда-то под знаменами самого Чингисхана. Ведь он происходил из племени тургаутов – гвардейцев дневной стражи «потрясателя вселенной». Об этом мне рассказывала бабушка, мама отца.
Впрочем, это стало единственным, что напоминало о калмыцких традициях – почти все гости с нашей стороны были хоть и казаками, но не калмыками. Со стороны жениха присутствовали его коллеги-врачи (милейший Иван Иванович Кеплер играл роль названого отца жениха), поручик Витольд Домбровский с супругой Анастасией и несколько других офицеров, во главе со штабс-капитаном Гвардейского экипажа Павлом Филипповым. Увы, Сашин лучший друг, Коля Домбровский, уехал недавно в столицу, а другой, Юра Черников, вчера отправился в Одессу вместе с госпиталем доктора Пирогова.
Само же венчание будет еще нескоро. Послезавтра мой Сашенька тоже уезжает в Одессу; ему дали отсрочку на три дня для нашей помолвки. Я попросила у Юры, чтобы он зачислил и меня в сестры милосердия. Он-то согласился, да вот родительского благословения я так и не получила. Папа, услышав мою просьбу, сердито буркнул:
– Нечего барышням по войнам шастать. Не женское это дело, даже и не проси.
А потом я узнала, что доктору Кеплеру, который рвался в Одессу, тоже было отказано в его просьбе с указанием, что флот скоро примет участие в грядущих баталиях, и что Иван Иванович нужен будет здесь, в Севастополе. После этого они с Сашей набросали программу дальнейшего обучения врачей. А еще было там написано про открытие курсов для барышень по уходу за ранеными, тем более что одна из девиц Крестовоздвиженского сестричества, княгиня Лыкова, перенесла такую же болезнь, как и мой папа, и было решено оставить ее в городе. Она уже кое-что умеет делать по медицинской части и вполне может нас этому научить.
К моему великому удивлению, когда я побежала к отцу и рассказала ему обо всем, он, подумав, согласился отпустить меня на эти курсы, правда, покачал головой и пробормотал при этом:
– Авось перебесится.
«Ага, а вот и нет, – подумала я. – Скоро есаулу Даваеву будет дозволено после излечения вернуться в свою часть. И тогда я первым делом попрошусь отправить меня туда, где будет находиться мой сердечный друг, милый Сашенька. Эх, поскорее бы!»
Когда мы вошли обратно в зал Морской библиотеки, то увидели, что там уже расположился небольшой оркестр, и в его составе был сам Игорь Шульгин, кумир молодых севастопольских девушек. Игорь поклонился, поцеловал мне руку, дружески обнялся с улыбающимся Сашей и вдруг запел под звуки музыки: