Дураки, дороги и другие особенности национального вождения

Гейко Юрий Васильевич

Она влетает на кухню, видит мою мертвую нечеловеческую рожу, и – ох! – опять вырубон, еле-еле успел ее поймать. П-п-переломил ситуацию.

Эпизод четвертый.

– Ит-тальяночка у меня была, Юрик, чу-чу-чумовая. Мы с ней сознание в постели теряли – оба. А тут вывожу я ее однажды из гостиницы «Россия», поздно-поздно уже, зима. Остановился шнурок завязать, а какой-то чурек в ондатре мимоходом у нее изо рта сигарету выхватил и что-то ей вякнул по-хамски, как проститутке. Ну я за шкирман его взял, а рядом телефонная будка стояла, так я этим чуреком все ее три стекла

и высадил. Он все понял и извинился, как мог. Но не успели мы за угол зайти, менты скрутили меня, суд, три года дали – чурек секретарем каким-то оказался...

Отсидел-то я два за примерное поведение и еще за то, что всю зэковскую столовку мозаикой выложил – Володька Ленин там рукой на волю показывал.

Выложить-то выложил, но в ночь перед свободой я в ту столовку опять через окошко проник и Володьку зу-зу-зубилкой счистил. До цемента.

...На заднем сиденье моего «Москвича», следующего рейсом Москва – Ялта, сидит Витька Дурицын, звукооператор нашей картины. Он худой, смуглый, интеллигентный, похож на мушкетера, классно играет на гитаре, пишет стихи и музыку.

Итак, мы едем в Ялту. Собственно, мы оттуда и приехали два дня назад, из Ялты в Москву, за запчастями для директорской машины, которую я размолотил. (Но об этом ниже, в подглавке «Когда каскадеры плачут».) Приехал на завод, рассказал бывшим коллегам по рулю о своем каскадерском горе – за один день нашли они все необходимое, денег не взяли с меня, хотя могли бы те же запчасти толкнуть кому угодно, да еще и с работой по установке. В общем, в глазах у меня щипало, когда я им руки жал, по плечам хлопал – братство испытателей ни с чем не сравнимо.

А теперь вот возвращаемся мы обратно – из московской слякоти и холодрыги к теплому морю и красивой жизни.

Обожаю дальнюю дорогу. И дело вовсе не в цели, которая в конце ее, а в самой дороге. Когда машина хороша, в магнитофоне музыка, хорошая сигарета, термос с кофе и пара бутербродов, когда собственного тела не чувствуешь, оно как бы часть машины, когда каждое ее движение предвидишь за долю секунды до того, как оно происходит, и все они понятны и естественны, дальняя дорога – наслаждение.

Отравляет его только присутствие Виктора, еще большего профи в этом деле, но пока он помалкивает, не долбит меня, но и не хвалит, вроде бы моя езда его устраивает. Я же стараюсь не выпендриваться перед ним, сохранять свою манеру ехать так, как ехал бы, будучи в одиночестве, – опасно на дороге влезать не в свою шкуру, даже ненадолго.

Едем весело и ходко, в сигаретном дыму, хохоча, не замолкая ни на секунду, даже музыка нам не нужна – анекдоты, истории про баб. Несмотря на руль, я – полноправный участник происходящего, дорога мне не мешает, она в подкорке, на автомате... нет, скорее в подкорке и на автомате треп, да и Витька, вижу, ни на мгновение от дороги не отключается – профессионал есть профессионал. Кстати сказать, нет большей муки для Мастера, чем сидеть в автомобиле не за рулем.

Но настоящее веселье наступает в нашей машине тогда, когда кто-то

вспоминает, что сегодня у Дюжевой день рождения. Тут же прикидывается пройденный путь, оставшийся делится на реальную для симферопольский трассы среднюю скорость, и выясняется, что к праздничному столу Машуни, за который наверняка сядет вся съемочная группа и за которым не раз пожалеют о нашем отсутствии, мы должны попасть в самый разгар, часикам к семи вечера, – вперед!

Как бы сама собой, плавно, естественно, растет скорость – вот уже мы идем сто двадцать – сто тридцать, вот уже сто сорок, разговоры притихают, дорога подсыхает, становится шире, посты ГАИ на ней мы знаем с закрытыми глазами – вперед, вперед, вперед!

Но нет добра без худа – сразу за Харьковом завыл редуктор. Думали, что дотянем, но «Москвич» не «Жигули» – километров через сорок редуктор замолотил по-черному. Надо вставать, иначе заклинит, и тогда на такой скорости – три молодых, красивых трупа. Запасной редуктор, естественно, у меня имелся.

За полчаса поменяли, рванули дальше. Но Господь, видимо, очень не хотел, чтобы мы к Дюжевой успели: у Мелитополя кончились тормоза. Как выяснилось потом, кто-то из нас при замене редуктора неправильно установил заднюю тормозную колодку: поршень выперло, и тормозуха вытекла.

Нам бы остановиться, долить жидкость, пусть бы вытекала потихоньку, а мы бы ехали с тормозами, но куда там – уже пахло водорослями, йодом, зеленели вокруг кипарисы, казалось, Ялта – рукой подать, и тогда за руль сел Витька.

Клянусь матерью, мы продолжали идти сто сорок! Без намека на тормоза. Конечно, мы рисковали, но оставался ручник, пониженные передачи, и для шоссе этого было достаточно. Я не помню, чтобы до Симферополя мы создали хоть одну критическую ситуацию.

С содроганием ожидал я горный кусок дороги от Симферополя до Ялты, и вот он начался.

Смеркалось, мы, конечно, опаздывали к столу, но на серпантине этот стол уже казался мне дикостью, речь шла о наших жизнях. Витька был собран, как зверь перед прыжком. Он тормозил передачами до пронзительно-жалобного верещания двигателя, а когда и этого не хватало – ручником, а когда и ручника не хватало – баллонами о бордюрный камень.

Душа моя леденела от страха, но главное – от жалости к моей «блондинке». Ведь я был тогда беден, как студент, а Витька обращался с моим состоянием и гордостью, как с казенным металлоломом. Я проклинал уже и Дюжеву, и ее день рождения, а главное – свой характер, который не позволил мне сказать Витьке ни единого слова протеста.

Кто знает, если б я его сказал, как сложилась бы моя жизнь?..

На въезде в Мисхор, что в тpex километрах от Ялты, у постa ГАИ Витька останавливается. Мы удивленно на него смотрим, а он командует:

– Юрок, б-бери один ка-кавун и иди м-ментам подари, зубы им позаговаривай: на съемки, мол, едем и все такое. Но ровно пять минут. А ты, Вить, на шухере, у «с-стакана», поняли?

Мы понимаем все в секунду: уже темно, а пост ГАИ густо обсажен розами. В начале октября они здесь прекрасны.