Дурное влияние

Сатклифф Уильям

— Я должен рассказать маме с папой.

— НЕТ!

— Я должен. Тебя поре…

— НЕ НАДО ИМ НИЧЕГО ГОВОРИТЬ! ОНИ НЕ ПОЙМУТ!

— Яне понимаю.

— Все ты понимаешь. Это просто игры. Глупые игры. Где всякое может случиться.

— Этот парень псих, Бен. Он опасен. Ты должен держаться от него подальше.

— Я НЕ МОГУ

— Придется.

— ДА НЕ МОГУ Я!

— Почему?

— Потому.

— Почему — потому?

— Потому что он мой друг. Он и Олли — мои друзья.

—

Заведи новых друзей. Подружись с теми, кто хорошо к тебе относится.

— Не могу!

— Можешь.

— Да не могу я! Нельзя просто взять и поменять друзей. Ничего не выйдет. Я уже пробовал, и у меня ничего не вышло.

— Конечно, это не сразу, но у тебя получится. Ты должен.

— НЕ ПОЛУЧИТСЯ! НЕ ПОЛУЧИТСЯ! ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ!

— Все я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь. Ты не знаешь, каково это.

— Каково — что?

— Вот видишь? Ты непонимаешь.

— Бен, послушай. Давай заключим сделку. Я никому не скажу о том, что случилось, но только если ты мне кое-что пообещаешь. Если ты поклянешься, жизнью своей поклянешься, что больше никогда, слышишь, никогда не будешь видеться с Карлом и постараешься, на полном серьезе постараешься, сменить друзей, я буду молчать. Договорились? Но если ты еще хоть раз увидишься с ним, я все расскажу маме с папой.

Донни загнал меня в угол. Нельзя, чтобы они узнали. Они тут же перетряхнут школьный рюкзак и запросто обнаружат правду про мои прогулы. Вот тогда точно пиши пропало. Это будет конец всему. Придется давать ему клятву. В конце концов, это всего лишь слова. По большому счету, слова ничего не значат. Надо просто произнести их и тем самым остановить крах всей моей жизни. Он не может заставить меня отнестись к ним серьезно и не может заставить поступать так, как хочется ему. К Блобу я не вернусь. Ни за что на свете я не стану опять ничтожным червяком.

— Клянешься?

Я киваю.

— Вслух, — требует Донни.

— Клянусь.

— В чем?

— Больше никогда не видеться с Карлом.

— Полностью говори.

— Клянусь больше никогда не видеться с Карлом.

— И смотри мне в глаза!

— Я-клянусь-больше-никогда-не-видеться-с-Карлом!

— Хорошо.

Секунду он пристально смотрит на меня, а затем разворачивается и выходит из ванной.

Уже из коридора, просунув обратно одну только башку, Донни советует не быть кретином и сообщает, что отныне станет приглядывать за мной.

Я пинком захлопываю дверь, и ногу пронзает резкая боль.

Станция

Среда, на следующей неделе, — именно на этот день Карл назначает операцию. Он откуда-то раздобыл денег на билеты, выяснил, как добраться до Суиндона, — похоже, он знает все. Порой он кажется тупым, но гораздо чаще я думаю, что он умнее нас всех, вместе взятых.

Согласно

плану, мы должны встретиться в девять у станции метро. Карл возьмет нож, Олли — веревку, а я — липкую ленту. На метро мы доберемся до Лондона, где пересядем на поезд, идущий в Суиндон. Что будет дальше, известно одному Карлу. Все у него в голове. По его словам, он знает, что делать, и расскажет нам по дороге.

И это вроде как даже не обсуждается. Карл ни разу не спросил, хотим ли мы ехать. Он просто излагает свой план — в смысле, те его куски, которые нам разрешается знать, — а мы подчиняемся.

Я боюсь ехать, но еще больше я боюсь не ехать. Теперь я в банде Карла, а раз так, то выбирать не приходится. Ты либо с ним, либо против него. Я сделал свой выбор, когда вернулся к Карлу. И если я не явлюсь на место встречи или заложу его, он отомстит. Как бы ты ни поступил с ним, он ответит тем же, но только в два раза хуже. Так что лучше даже не рыпаться. Придется ехать.

Весь мир, кроме нас троих, думает, что это обычный будний день. Никто не знает, что мы трое отправляемся на задание, сверхважное и сверхсекретное. Я так сильно нервничаю, что мама даже спрашивает, все ли со мной в порядке. Я отвечаю ей, что опаздываю, и несусь наверх чистить зубы. Мне не хочется, чтобы она вглядывалась слишком пристально — не дай бог, чего заподозрит. Кто его знает, сколько из того, о чем ты думаешь, отражается на твоем лице, особенно когда на тебя смотрит мама.

Из дома я выхожу без ленты. Единственное, о чем я должен был помнить, но в голове у меня такой гудеж, что я забываю про ленту. Но когда дохожу до конца улицы, до угла, где должен сворачивать влево, в сторону школы, вспоминаю и останавливаюсь. Карл точно убьет меня, если я припрусь без той единственной вещи, которую мне поручили принести. Придется возвращаться.

Тайно вынести ленту из дома теперь раз в десять труднее. Застукай меня сейчас кто-нибудь из домашних, сразу же начнутся расспросы, с чего это я вернулся, и придется изворачиваться и что-то выдумывать, но другого выхода нет. Сам виноват.

Дверь я открываю суперски, тихо-тихо, медленно подтягивая к себе, чтобы не щелкнул замок. Из коридора слышно, как мама наверху собирается на работу. Липкая лента в шкафчике под раковиной. С мыслью о том, что мне удастся пробраться в дом и выйти из него незамеченным, я проскальзываю на кухню — и натыкаюсь на завтракающего Донни.

Когда Донни только-только из постели, он ужасно смешной. Весь помятый, взлохмаченный и припухший, как будто на голове у него целую ночь дрыхла какая-нибудь псина. Пройдет не меньше двух часов, прежде чем можно увидеть его глаза. Что касается речи, то даже простой хрюк кажется чудом. Так что, несмотря на то что он сидит там и чавкает хлопьями, еще остается шанс проскочить мимо, схватить ленту и испариться — пока Донни не опомнился.