Дурочка
Шрифт:
Но я не смел еще верить, не смел даже думать… хотя из слов старухи понимал… Видеть, видеть еще Паулину хотел я и увериться…
Ждать ли утра? В провинциях люди обходятся проще и сближаются легче, а может быть, завтра они уедут…
— Дома ли Прасковья Ивановна? — спросил я в передней,
— Их нет у себя, — отвечал мне слуга и вдруг закричал радостно: — Вы ли, Антонин Петрович? — Я узнал старого камердинера отца Паулины. — Откуда, сударь, вы взялись, нежданный гость! Пожалуйте, пожалуйте. Барышня дома — она гуляет в саду — позвольте, я позову ее…
— Нет! — сказал я, — я сам пойду туда. И с волнением сердца пошел я в небольшой садик. Как встретимся мы с ней? Что она скажет? Неужели…
Я увидел ее; в черном платье, в простой шляпке, тихо, задумчиво шла она по аллее. — Она, все та же, чудная, очаровательная Паулина, но еще лучше, еще очаровательнее прежнего, в простом платье, с задумчивостью на лице. Она оборотилась и казалась изумленною.
— Вы не узнали меня, Паулина?
Она закраснелась, потупила глаза, тяжело вздохнула:
— Вас не узнать?
Как пролетели потом часа два, я не помню. Уже темно становилось, когда мы услышали голос Прасковьи Ивановны. Паулина ахнула, заговорившись со мною; она не заметила, что я держал руку ее и целовал ее прекрасную руку. Мы говорили о прошедшем, о летах нашего детства. Мы свиделись, как брат с сестрой. Паулина рассказывала мне о том, как надоела ей шумная жизнь московская, как рада она укрыться в деревню!..
— Вам ли могла надоесть Москва? Вы царствовали там! — сказал я.
— Будто вы не знаете, что так угодно было моему папеньке; он не мог жить нигде, кроме Москвы.
Я хотел говорить, хотел броситься к ногам ее, сказать ей все, и не смел…
Мы пошли с теткой в комнату. Старушка была так говорлива, так добродушна; десять раз принимался я за шляпу и десять раз бросал ее.
— Вы едете завтра? — спросил я наконец.
— Рано утром. Мы теперь простимся с вами.
— Нет! — вскричал я вне себя, — я не прощусь с вами мы не расстанемся более!
— Я вас не понимаю, — сказала с изумлением Прасковья Ивановна.
— Паулина! И вы не понимаете?
Она потупила глаза и закрыла их платком.
— Что это значит, Паулина? Вы плачете!
— Я начинаю понимать, — сказала с улыбкою Прасковья Ивановна. — Так не с ним ли ты надеялась быть счастлива?
Вместо ответа Паулина бросилась к ней на шею. Я упал на колени перед старушкою.
— Полноте, полноте, дети! — сказала она, — сядьте, Антонин Петрович; садись, Паулина! Избави меня бог противиться вашему счастью; теперь я понимаю, о ком вздыхала ты, Паулина, но подумали ль вы о будущем? — Жизнь, друзья мои, требует многого! — Паулина! ведь ты знаешь, что у тебя ничего нет.
— Мой Антонин ничего не потребует, — отвечала она. — Он беден, я также; он может служить, я могу работать. Он получит место…
— Ты — работать? — вскричал я. — Нет, нет! чудная Паулина! Тебе не надобно будет работать — я богат!
С изумлением взглянули на меня обе. Я должен был рассказать о полученном наследстве. Через несколько минут поцелуй жениха был залогом вечного счастья моей жизни…
VI
Отрывок из письма графа *** к его приятелю, в Одессу
"…а в самом деле, милый George, Москва охотница женить. Женитьба в Москве, что чума в Царьграде. Твой ветреный друг чуть было не попался в когти свах. Невеста моя была, в самом деле, хороша как, как… приищи сам сравнение. Клянусь тебе, что она была первая в московских собраниях, так хороша, что я завздыхался по ней, хоть сама она вовсе не охотница вздыхать, хохотала и кокетничала со мной и до того вскружила мне голову, что чуть было я не предложил красивому ее личику руки и сердца, и пустого портфеля, где у меня куча старинных грамот и страшный недород ассигнаций. К счастью, я скоро одумался, провальсировал с ней любовь мою; остатки моей страсти выдохлись на дороге до Петербурга; следы пропали в лагере под Красным Селом. Впрочем, как подле каждого яда природа ставит и лекарство, так и подле невест всегда находится лекарство самое верное — тетки, должность которых состоит в изыскании средств показывать товар лицом. Не понимаю, как находятся еще дураки, которые попадают в грубые сети, какие расстилают им тетки невест. С усиленным просвещением такой способ сбывать невест непременно изменится. Лучшею забавою моею в Москве было заставлять работать умы теток, сбивать их с толку, путать и ссорить их между собою. У моей красавицы чудная тетка, какая-то madame Свистунова, Драгунова или что-то на то похожее. Тетушка работала на славу, и умей только я писать комедии, мой первый сюжет был бы: "Тетка, или Искусство сбывать племянниц". Воображаю себе, mon cher [2] George, как легко может попасть неопытный молодой человек и как легко женит его такая тетка на спазмах и мигренях в виде красивой невесты, с придачею душ, заложенных в ломбарде, даже — страшно подумать — вовсе без приданого, хоть невеста в таком случае похожа на выпитую бутылку шампанского…"
2
мой милый (фр.).
Отрывок из письма Прасковьи Ивановны Свистуновой к ее приятельнице, в Кострому
"…По крайней мере я недаром ездила, и, слава богу, mon coeur [3] , дело порешили и Полиньку пристроили. Худые времена приходят; на хлеб все недород, а на невест такое обилье; молодежи много, а женихов со свечкою ищешь — кто промотался, кто пошел в философы, кто сам ловит, как бы жениться повыгоднее, а не то чтобы по любви, как, бывало, ищут только сердца да души, а не приданого да душ. Уж этот мне граф ***, примером сказать: чуть было не провел меня! Хороша бы я была, взявшись устроить участь Полиньки, да отдала ее за его гусарскую щегольскую одежду, когда у молодца-то есть ли, полно, что-нибудь, кроме сиятельного титула! Ведь только и ждала, что предложение сделает, а как после разузнала, так сама ахнула и руками схлопнула. За кого было приняться? Оставался Фитюлькин — малой бы и туда и сюда — ну, да ведь уж так глуп, mon coeur, из рук вон, а Курочкин проигрался начистую разбойнику Утюжникову. Правда и то сказать, что Полинька была сама чересчур бойка и ловка и по три зимы являлась первою невестой; все разбирала да выбирала и рисковала было явиться на четвертую зиму в собрании. Боже сохрани! если бы из-за нее, да появилась какая-нибудь впервые — долго ли в засиделые попасть! А на расчеты была она плоха — все ветреничала и не помогала ни мне, ни отцу к устройству счастия и судьбы. Да и от старика отца, когда еще и паралич-то его не разбивал, толку было мало. Настоящий увалень, прости господи! О деле не подумает — только клуб да вист. Уж, кажется, во все глаза глядишь — и тут, право, ладу не приладишь, а эти люди сидят сложа руки да хотят, чтобы дочери их замуж выходили! Ну, как-таки им и об Антонине не знать, что малый наследство получил? Ныне уж и с сотнями появится, так с руками оторвешь, а тут ведь тысяча, да какой народ крестьяне, посмотрела я! После, как узнали, так на меня же вскинулись: "Ты прогнала его, ты отказала ему!" — Господи боже мой! как же не отказать было? С одной стороны граф, с другой голый молодец вздыхает, ездит, ухаживает и вздумал уж и поговаривать… Полинька стала жаловаться, что любовь этого подьячего ее компрометирует. Я ему и отшибла разом крылья — он пропал куда-то. Но если и была я невинной причиной, так успела потом и устроить все и в совести моей теперь чиста! Разведавши, что он живет в деревне, я очень испугалась. Долго ли до беды! От скуки женится на какой-нибудь деревенской пирожнице. Ждать было нечего; я вспомнила, что у меня там кстати деревнишка, не обленилась, взяла Полиньку, села в карету и поехала сама. Слава богу! все так устроилось, как я желала. Предводитель мне дальняя родня; я у него успела свидеться и, знаешь, подноровилась под характер нашего женишка, что он, как угорелый, тотчас и прибежал. Уж я тебе лично потом расскажу, как трогательно было, mon coeur; как увидевши его, что он бежит, я не сказалась дома, Полиньку послала в сад, будто гуляет, и его велела туда же провести. Полинька так уж умно тут себя вела, что он без ума стал. И как сказали ему, что будто едем на другой день, он и в ноги мне. Право, уж и я наплакалась, как было трогательно, mon coeur! Поскорее просил сыграть свадьбу; вместо Москвы отправились мы в его деревню, да там и свадьбу сыграли. Жених на радостях просил меня уничтожить запись на имя Полины моего имения, а записи-то, правду сказать, вовсе и не было; я уж ему так сказала, чтобы не выставить ее вовсе без приданого. Полинька очень плакала, расставаясь со мною; ей хотелось в Москву, но я подтвердила, чтобы они год либо два не выезжали из деревни. Пусть наглядятся друг на друга, и тем веселее будет им приехать потом, пожить и погулять. Ну, бог с ними! пусть себе живут да проживают — ох! бишь: наживают — ошиблась, тороплюсь отправить письмо… Обнимаю тебя, mon coeur!.."
3
моя душа (фр.).
VII
По Тверской или по Никитской, не знаю, каталась карета и остановилась у подъезда богатого дома. Лакей в галунах отворил дверцы. Из кареты выпорхнула прелестная, богато одетая дама, за нею вышел мужчина. Можно было биться об заклад, что то были муж и жена. Сидя в карете, он угрюмо прижался в угол с левой стороны; она глядела рассеянно в правое окно кареты; он спокойно смотрел потом, как лакей помогал даме выходить, тихо вылез, что-то проворчал на лакея и медленно поплелся по широкой лестнице, не думая догонять дамы, которая летела вперед перелетным ветерком. Звонок из швейцарской дал знать о приезде гостей. Хозяйка сидела в своей гостиной; подле нее стояла кормилица с маленькой дочерью на руках.
— Ах! какая малютка! какой амурчик! — сказала гостья, весело лаская ребенка, после первых приветствий. — У вас много детей, княгиня?
— Как же, есть с полдюжины!
— Покажите мне их! Хочу всех их видеть и расцеловать!
— Княгиня дернула за звонок.
— Вели мамзель Рудольф привести сюда детей! — сказала она вошедшему слуге.
При сих словах, казалось, ожило лицо гостя, мужа красавицы. Он сидел безмолвно в креслах до тех пор, полусловами прибавляя кое-что к речам жены, которая смеялась и разговаривала с княгинею.