Душа дракона

Воронина Тамара

Диль чувствовал, что перестает дышать. Он бы и рад был вдохнуть поглубже, но не получалось, грудь словно парализовало, и воздух проходил в легкие очень маленькими порциями. Слишком отчетливо вспомнилось все. Слишком. И вовсе не память о подвалах сжала ему сердце.

Франк смотрел в упор, вовсе не мигая, словно василиск. И Даль каменел, словно под взглядом василиска.

– Дальше сам расскажешь?

– Зачем? – вытолкнул Диль. – Вы и так знаете.

– Умные люди говорят, что это помогает, – сочувственно произнес Франк. Фальшиво сочувственно. – Врут, конечно, но попытайся выговориться, вдруг да и в самом деле поможет.

– Мне не

поможет, – сказал Диль. – Я живу с этим восемнадцать лет, господин. И умру с этим. Согласитесь, у меня было время увериться…

– Ага. Ну ладно, тогда поправишь меня, если вдруг ошибусь. В общем, оказавшись в камере пыток, Дильмар Ванрел не признается в покушении на принцессину честь… и я уж не знаю, по какой именно причине. Причин вообще-то две: первая и самая естественная – опасение за свою никчемную жизнь. Любой так бы и подумал. Но Дильмар умудрился к двадцати годам остаться идеалистом, верящим не только в любовь, но и в честь принцесс, потому я допускаю мысль о том, что именно эту честь он и оберегал… Пытали-то крепко?

Диль заставил себя покачать головой.

– Нет. Тогда-то я думал, что крепко, потом понял… просто били ременными плетками… ну и чем придется.

– Ну да, стараться особо не хотелось, потому что в чистоту принцессиной репутации дворцовый народ, от папеньки-короля до младшего помощника старшего палача, верили не очень. Но безмозглый акробат позволил себе неосторожность попасться при большом количестве народу, да еще когда его искали, заметив мужчину поблизости от покоев принцессы… в общем, выхода не было. Даже отсутствующую репутацию королевской семьи блюсти надо. Итак, пробыв в застенках целую неделю…

– Четыре дня, – поправил Диль.

– Извини. Пробыв в застенках целых четыре дня, Дильмар Ванрел был внезапно освобожден… Очевидно, он счел, что исключительно благодаря собственному мужеству: не признался и его благородно отпустили. Он тогда и не подозревал, что благородство королевским семьям свойственно только в книжках. Причем плохих. Куда ты пропал на последующие два дня? Отлеживался где-то?

– Ну… почти. Я просто напился на радостях.

– И что было дальше?

– Я не хочу об этом говорить, господин Франк.

Франк несколько минут рассматривал его с ног до головы, и Диль будто вместе с ним видел невысокого стареющего акробата, его слипшиеся русые волосы, утомленное лицо, линялое и ветхое штопаное трико с пятнами пота.

– А придется.

– Оставьте его!

Лири вылетела из своего угла, встала перед Дилем в смешно воинственной позе, словно могла его защитить хотя бы от этого разговора. Не могла. Не просто так состоялся этот разговор. И продолжать действительно придется, потому что за последние восемнадцать лет Дильмар Ванрел изменился, растерял свой идеализм и уверился в том, что сильные и богатые непременно оказываются правы. Диль заставил себя поднять руки, положить их на хрупкие плечи девочки и сжать пальцы.

– А с тобой, Лирия Канди, мы побеседуем чуть позже, – очень доброжелательно улыбнулся Франк. Слишком доброжелательно. Плечи Лири напряглись, и Диль просто ее обнял. Словно мог защитить. Оба они здесь были совершенно беспомощны.

– Потом я отмучался с похмельем и пошел на площадь, где стоял наш цирк. Проходя мимо лобного места, я увидел Аури. На виселице. Потом мне сказали, что он явился в тюремную канцелярию и заявил, что именно он пытался проникнуть в комнаты принцессы, а я по глупости согласился ему помочь, отвлечь внимание на себя.

Говорить

было совсем нетрудно. Только он сам чувствовал, что жизнь уходит из голоса. Было больно. Было по-прежнему больно, хотя прошло почти двадцать лет.

– В цирке мне этого не простили, братья по ремеслу перестали со мной разговаривать. В общем… в общем, с тех пор я хожу по деревням и небольшим городам, где люди почти лишены развлечений и даже стареющий акробат им в радость.

– Почему Аури так поступил? – мягко спросил Франк. Действительно мягко.

– Он любил меня. Нет, вы не поняли. Просто любил. Он не приставал ко мне… только однажды попробовал, понял, что я не из таких, попросил прощения и больше никогда… но я знал, что он меня любит. Он заботился обо мне. Всегда заботился. Он просил передать мне его слова: «Живи, малыш, и постарайся быть счастливым». Мне передали. И повторили: «Постарайся быть счастливым. Вспоминай Аури в петле и будь счастливым».

– Ага. А ты любил его?

– Да. Как друга, брата, отца. И в благодарность я убил его своей глупостью и самонадеянностью.

Франк посмотрел на своего друга, и тот одобрительно кивнул.

– Сядь, Дильмар. И отпусти свою красотку. Впрочем, уж ее красоткой не назовешь. Особенно сейчас.

Диль не послушался. Лири мелко дрожала и прижималась к нему. Франк засмеялся.

– Хочешь защитить честь еще одной принцессы?

Лири замерла.

– Принцесса Лирия Кандийская, единственная дочь короля Кандела, восемнадцати лет от роду. Сбежала из отчего дома, когда папенька вознамерился поступить по-королевски: выдать ее замуж в обмен на добрые отношения с соседом. Сосед, тоже, естественно, король, был более чем вдвое старше и на прекрасного принца никак не тянул. Некрасив, да еще, по слухам, груб. Искусство не ценил, ко двору не поэтов приглашал, а только менестрелей, циркачей да танцовщиц. Не утонченный, понимаете ли, жених. А главное, принцесса Лири тоже страдала идиотическим идеализмом, была напичкана романтическими бреднями и мечтала выйти замуж по большой любви. А папенька возражений слушать не стал и назначил день свадьбы. Вот доченька и сделала папе подарочек: сбежала из дворца и четырнадцать месяцев прошлялась вдали от отчего края. Что интересно, умудрилась сохранить девственность. Даер утверждает, а он не ошибается.

Лири уткнулась в грудь Дилю и заревела совершенно плебейски.

– Разве ее нельзя понять? – спросил Диль.

– Что ты о ней знал?

– Вот это и знал… думал, правда, что она дочь купца…

– Однако она принцесса. У которой, в отличие от предыдущей, есть свои понятия о чести, но совершенно отсутствуют мозги и совесть.

Лири стремительно развернулась, вырвалась из объятий Диля и выкрикнула:

– Продавать детей – преступление! Он меня именно что продать хотел, а моим желанием даже не поинтересовался! И принцессы имеют право на свободу выбора.

Диль осторожно взял ее за руку. Надо же, принцесса. Две принцессы на одного акробата – это, как говорят картежники, перебор.

– Что скажешь, Дильмар?

– Что она права. Что…

Франк перебил:

– А как ты оцениваешь ее поступок?

– Как смелость. Она вряд ли знала, что значит быть бродягой, однако не вернулась. Даже если бы отец не простил ее, все равно… ну не убил бы, в тюрьму не отправил. И даже Сестрам не отдал бы, потому что дочь единственная…

– Ага. Ты не весь идеализм растерял, как ни странно. Мне вот интересно, почему ты не интересуешься моим правом задавать вопросы?