Душа неприкаянная
Шрифт:
— Но… как? Откуда? — вскричал Киф со смесью страха и возмущения.
— Это уже твои заботы, — тоном, не терпящим возражений, отрезал Манус, — на то оно и наказание. Ты же не рассчитывал, что за проступок твой я тебя целого барашка жареного съесть заставлю? Или поросенка? А теперь ступай. Не то вякнуть не успеешь, как вылетишь из гильдии. И следующим, что ты сможешь невозбранно украсть, будет кость у бездомной собаки.
Мутный старческий взгляд главы гильдии сделался тяжелым, как у удава. Киф отступил под этим взглядом; попятился, покидая кабинет. И успел оступиться целых
При виде такого зрелища никому из нас троих и в голову не могло прийти посчитать это наказание излишне мягким.
Но вот выполнять заведомо невыполнимое задание Киф не бросился. И хотя после кабинета Мануса ноги понесли его к Собору, но совсем с иной целью. Незадачливый клеврет покойного дознавателя прикинул расклад. И понял, что возврат в гильдию отныне ему заказан — по крайней мере, мирным путем. Самым же разумным вору-изгнаннику показалось напоследок отомстить предводителю. Этому старому самодуру и ханже.
Движимый такими, отнюдь не праведными, устремлениями Киф напросился к настоятелю Собора. На внеочередную исповедь. Где выдал все, что знал о планах предводителя гильдии.
А начал Киф с подобающего вступления.
«Дьявол овладел душой Мануса, — зловеще шептал он, — слишком долгую и греховную жизнь он прожил. Слишком мало времени посвящал молитве и покаянию. И теперь… по наущению врага рода человеческого задумал Манус пойти против самой Церкви. Да в придачу затянуть в этот омут греха всю гильдию».
На вопрос, собственно, о грехе Киф сообщил не только о намерении Мануса спасти еретика от заслуженного возмездия. Этих еретиков, вдобавок, со слов изгнанника, было несколько. Не забыл он и украсить свой рассказ кое-какими выдумками. О Черной Мессе, что будто бы совершалась в эльвенстадских катакомбах — владениях гильдии воров. О разнузданных оргиях и кровавых жертвоприношениях с поеданием детей.
Едва ли настоятель поверил хотя бы половине из сказанного Кифом. Однако это не помешало ему поблагодарить раскаявшегося вора и посулить прощение всех грехов. А после исповеди встретиться с городским епископом и членами инквизиции. Дабы те позаботились о подстилании соломки. Все-таки сказка, она может быть и ложь, но подстраховаться лишним не будет.
Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы повязать Мануса и отправить его на костер. Имейся такая возможность, предводителя городских воров давно бы сцапали светские власти. Однако Манус по натуре своей был крысой. И как любая крыса, при первых признаках опасности скрывался в темноте и глубине. В данном случае — в темных и глубоких катакомбах под Эльвенстадом. Где блуждая, легче разыскать древний клад, чем конкретного человека.
Но вот ближайшую процедуру очищения огнем еретических душ следовало более-менее обезопасить. Для чего выделить на ее охрану побольше монахов — из числа самых крепких. Да выдать им боевое оружие. Еще епископ отправил письмо с просьбой о подмоге в Остенвинд. Тамошним рыцарям-храмовникам, что сражались против язычников и темных душой варваров в первых рядах.
Ну и напоследок саму церемонию было решено отложить еще на неделю. Так что замысел Мануса,
«Ты правда думаешь, что этот… Киф справится? — не смогла не спросить Эдна, когда подельник покойного дознавателя скрылся, — ну, сможет узнать, когда будут жечь алхимика?»
«Да нет конечно! — без обиняков и даже с подчеркнутым простодушием отвечал Манус, — я думаю, что этот ублюдок либо сбежит, либо предаст. Деньги, видите ли, не пахнут… Ну да этого мне не жаль. Потому что… у меня есть план получше, чем умыкать вашего алхимика с костра».
А речь шла вот о чем. Катакомбы, пронизывающие пространство под городом, не только позволяли членам гильдии воров успешно прятаться. С их же помощью люди Мануса могли незаметно подобраться в любую точку на карте Эльвенстада. Проникнуть чуть ли не в любое здание… ну или хотя бы в подвал оного.
Благодаря этому подземному царству гильдия воров даже наловчилась вызволять заключенных. Правда, все чаще, из городской тюрьмы. В крайнем случае — из подвалов графского замка. Теперь же, чтоб проверить саму возможность проникновения в казематы под Собором, Манус послал одного из подручных на разведку.
Тот вернулся, заметно испачкавшись, а к букету излучаемых запахов прибавилось, минимум, два. Зато выглядел вор довольным — своим небольшим, но успехом.
«Так мы и дело сделаем, — заключил Манус, — и Собор вроде останется неоскверненным. Не в подвалах же молитвы да исповеди проходят».
Тянуть дальше смысла не было. Так что на освобождение Аль-Хашима Эдна и Вилланд отправились той же ночью. Помимо упомянутого уже разведчика им в подмогу было придано еще четверо членов воровской гильдии.
Одновременно Манус обратился к другой не вполне законной гильдии — нищим. Те были так же должны предводителю воров, как сам предводитель рыцарю-разбойнику.
Благодаря этому обстоятельству в назначенный час к Собору стянулись калеки, слепцы, горбуны и прочие попрошайки. Каковых во всем немаленьком городе нашлось довольно-таки много. Нищие обступили духовное сердце Эльвенстада, взяв его в плотное кольцо. И тем самым перекрыли пути возможного подхода к Собору подкреплений.
Те, конечно, могли бы прорваться с боем. Но такой вариант казался в высшей степени сомнительным. Во-первых, выглядело сборище грязных оборванных уродов поистине жутко. На них не нападать хотелось, а обойти, держась подальше. Ну а во-вторых, формального повода для враждебных действий вроде как не было.
Ведь мало того, что калеки и уроды сами по себе считаются угодными Богу. Так вдобавок, собравшаяся толпа нищих нестройным хором затянула песни, вполне себе благочестивые. О Хранителе. А также о его отце… приемном. О том одиноком и немолодом работяге, что принял божьего посланника в облике младенца. Из рук ангела. И вырастил как родного сына.
Песнопения чередовались с молитвами. А настоятель, служки и прихожане дружно оцепенели от полного непонимания происходящего. В то время как Вилланд, Эдна и люди Мануса петляли по подземным туннелям.