Душа, плененная туманом
Шрифт:
Я так углубилась в свои размышления, что, поднявшись на свой этаж и выходя из лифта, случайно задела одну женщину плечом. Только в этот момент я ее заметила и тут же извинилась. В ответ на меня направили гневливый, обиженный взгляд. Постоялица отеля уже давно вошла в лифт и скрылась от меня за толстыми стальными дверями, а я все так же стояла и смотрела ей вслед. И дело совершенно не в ней – этого человека я видела первый раз в жизни. А вот этот взгляд… Его я знала. Его я видела раньше. Взгляд огорченного ребенка, чье доверие обманули.
«Лиза, почему ты ничего не делаешь? Я не могу так больше! Я не знаю, сколько я смогу все это выдерживать…»
«Я делаю! Делаю! Я просто не говорила, чтобы тебя не расстраивать! Я устроилась в какой-то дрянной магазин и принесла в отдел опеки справку о доходах. Я совершеннолетняя, я работаю. А они сказали, что этого недостаточно для отмены уже имеющегося опекунства».
«И что же дальше? Что мне делать?»
«Ждать. В следующий раз, когда он тебя изобьет, мы пойдем в травмпункт и милицию), снимем побои, напишем заявление. А с этими данными – в суд. Пусть суд отменяет его опеку и переводит тебя под мое попечение».
«Сколько же мне еще с ним жить… После того как ты переехала в институтское общежитие, стало совсем худо».
«Я знаю, Виталька».
«Вот еще что… Я слышал, он звонил какой-то Нине Григорьевне. Это случайно не та женщина из отдела опеки?»
«Может быть. Там есть дама с таким именем. А о чем они говорили?»
«Точно не расслышал. Но тон, с которым он к ней обращался… С нами он так никогда не разговаривал, Лиза. И ни с кем, кого я знаю».
«Думаешь, они как-то связаны? Тогда понятно, почему мне отказали. И понятно, откуда он знает о каждом моем шаге».
«А вдруг у него связи и в суде? И в милиции? И в прокуратуре?»
«Этого не может быть. Мы кого-нибудь найдем, кто нам поможет».
«Лиза, мы никого не найдем. Мы можем помочь только сами себе. Мы хотели пойти законным путем, он они нам не дали. Значит, мы пойдем своим путем».
Я смотрела в глаза одиннадцатилетнего ребенка и не понимала, откуда берется такая мудрость. Он разговаривал как взрослый. Он и был взрослым, запертым в тело маленького, хрупкого и болезненного мальчика, который в свою очередь был заперт в темной башне без окон и дверей, охраняемой жестокими стражниками, пропускающими к нему в камеру только инквизитора на его традиционную вечернюю пытку.
«Какой свой путь? У нас нет своего пути».
«Есть, Лиза. Нам нужно бежать».
Я очухалась у себя в номере на кровати. Не знаю, как я здесь оказалась, совершенно не помню. Шла на автопилоте. Первым делом потянулась к сотовому, чтобы позвонить Илье и сообщить последние известия. Затем передумала и откинула телефон в сторону. «Шаман-Москва» просил никому не говорить о нем. Я обязана уважать желание своего информатора оставаться инкогнито. Придется заниматься этим Расторгуевым в одиночку. Но завтра. А сейчас необходимо ложиться спать, иначе утром не будет сил для расследования.
Начать я решила с Гороховой. Утром созвонилась с ней и договорилась о встрече. Через некоторое время уже была у нее дома.
Учительница встретила меня в очках, когда мы сели за стол, она опомнилась и, сняв их, положила на край столешницы. Затем посмотрела на меня светлыми близорукими глазами.
– Книгу читала, без очков уже не могу, шрифт в учебниках мелкий и блеклый. Телевизор тоже в очках смотрю, но в других – еще с подросткового возраста плохо вижу вдали. А теперь вот с годами еще и дальнозоркость прибавилась. Не старейте, Лиза!
– Я и не собираюсь.
Горохова улыбнулась.
– Спасибо вам, Лиза. Я ведь уже пять дней не веселилась, вся в слезах хожу. Ваше чувство юмора только и спасает меня.
Самое интересное, что я и не пыталась шутить.
Мы сидели на кухне, довольно скудно обставленной. Квартире требовался ремонт, впрочем, не капитальный. Так, поклеить обои и поменять некоторую мебель. На кухне, к примеру, рассохлось деревянное покрытие на шкафчиках и ящиках, оно отклеивалось и отваливалось целыми кусками, а на полу протерся ламинат.
– Как ваши ученики? – попыталась я ее немного отвлечь от горестных мыслей.
Однако не удалось.
– Не знаю. Я взяла больничный, когда это случилось с Мишей, и с тех пор в школе не появлялась. В середине июня экзамен, тогда и выйду: сменный учитель не может его принимать, у него опыта мало.
– Ясно. А Миша учится в той школе, где вы преподаете?
Чайник вскипел, Надежда поднялась и достала две чашки.
– Да, мне пришлось перевести его к себе, – помедлив, ответила она.
– А что так?
– Понимаете, Лиза, мой Миша относится к категории «трудный ребенок». Он не раз попадал в детскую комнату милиции. Сейчас это отдел по делам несовершеннолетних. В результате его исключили из той школы, а тут я на хорошем счету, очень давно работаю, потому мне директор разрешила перевести сына сюда.
Когда на столе появились дымящиеся чашки чая, в моей голове возник новый вопрос:
– А вы в какой школе преподаете?
– В сто двадцать первой. Здесь за углом.
– А Витя Катаев?
– Оттуда же. За год учебы они сдружились так, словно братьями стали.
– А что, Витя тоже хулиган?
– Да. Но более, так скажем, мирный. Мне кажется, он уравновешивал моего Мишку. Хотя тоже непростой мальчик, характер будь здоров.
Мы еще немного поговорили о мальчиках и о жизни самой Надежды, но вскоре, невзирая на то, что она, в отличие от меня, была откровенным человеком, я заметила, что моим вопросам она более не радуется, мое нездоровое любопытство стало ее напрягать. А я на самом деле дергала абсолютно за все подходящие и даже неподходящие ниточки в надежде услышать необходимую фамилию. Наконец я решила спросить прямо: