Душа собаки. Как и почему ваша собака вас любит
Шрифт:
С поводками все тоже было сложно. Я предполагаю, что предыдущие хозяева Ксифос не выводили ее на прогулку на поводке, потому что она всегда запутывалась в этом странном приспособлении. Очарованная всем, с чем мы сталкивались по пути, она ходила вокруг меня, обматывая поводок вокруг моих ног. Или же шла по другую сторону фонарного столба, нежели я, а потом, казалось, не могла понять, почему мы оба не можем двигаться вперед. Потребовалось несколько месяцев, прежде чем нам удалось более-менее нормально погулять по окрестностям.
Но хотя Ксифос и не отличалась особой сообразительностью, она была (и все еще остается) удивительно ласковой. Ее милый характер уже был очевиден, когда мы забирали ее из приюта, и, как только мы привезли ее домой, она начала демонстрировать
Когда же приходилось быть вдали от нее в течение нескольких недель (замечу – редко), встречая нас по возвращении, она выла так громко, что казалось, будто ей больно. Такое проявление страдальческого облегчения неизбежно заставляло нас чувствовать себя ужасно из-за столь долгой отлучки.
Даже несмотря на то что в интеллекте собак не было ничего примечательного, я все-таки оставался убежден – и Ксифос старалась очень сильно подтвердить это, – что в собаках действительно есть нечто особенное. Я мог провести целый день в офисе, читая и пиша научные статьи о поведении собак, подвергая сомнению научную литературу об их предположительно уникальных когнитивных способностях. Но когда возвращался домой к Ксифос, ее безудержный восторг от того, что она видит меня, настолько сильный, что трудно было зайти в дверь, так как она постоянно подпрыгивала, стараясь лизнуть мое лицо (однажды или даже пару раз сбивала очки), сводил на нет попытки не признавать факта наличия в этих животных чего-то экстраординарного, чего-то, что отличало их от всех остальных земных созданий.
Чем больше я об этом думал, тем больше казалось, что эта экстраординарность была не интеллектуальной, а эмоциональной. То, что отличало Ксифос от всех других животных, которых я исследовал или с которыми проводил время, – от голубей до крыс, сумчатых и волков, – заключалось в ее потрясающей эмоциональной связи с окружающими людьми. Любовь и волнение, которые, как казалось, вызывало у нее наше присутствие, и ее страдания, когда мы отсутствовали, вероятно, служили определяющими характеристиками ее поведения относительно людей-компаньонов.
Хотя Ксифос являлась частью нашей жизнь не слишком уж и долго, ей уже удалось заставить меня как ученого-бихевиориста [9] подвергнуть сомнению некоторые из моих основных убеждений. Казалось, большая часть ее поведения обусловлена тем, что я мог бы охарактеризовать как сильную эмоциональную привязанность к людям. Тем не менее общепринятая мудрость и основополагающие принципы моей научной подготовки и учения, бихевиоризма, решительно свидетельствовали о том, что так быть не может.
9
Бихевиоризм – систематический подход к изучению поведения людей и животных.
Бихевиоризм является не чем иным, как применением к психологии одного из фундаментальных принципов науки. Этот принцип, эта лакмусовая бумажка, известная как закон скупости или бритва Оккама, датируется XIV веком и приписывается ученому Уильяму из Оккама.
Однажды я посетил деревню Оккам (англ. Occam или Ockham), лежащую к юго-востоку
В любом случае бритва Оккама является принципом, а не физическим объектом; из него следует, что самое простое объяснение феномена всегда предпочтительнее всех остальных, и это позволяет избежать дополнительных ненужных объяснений. Данная идея – важный эвристический инструмент, за последние шесть столетий оказавшийся чрезвычайно ценным в различных научных дисциплинах – от астрономии до зоологии.
Как бихевиорист, я был полон решимости найти самое простое и наиболее краткое объяснение проявлениям якобы любви и ласки в поведении Ксифос. Не желая, чтобы мои объяснения психологии животных включали вещи, без которых мы и так можем прекрасно справиться, до этого момента я обычно избегал разговоров об эмоциях у животных. Правдой было то, что Ксифос, запрыгивая на меня, когда я входил в дверь после тяжелого дня в университете, определенно выглядела счастливой от созерцания хозяина. Но скупой ученый внутри предпочитал видеть, что она действует согласно сформировавшейся ассоциации между моим приходом и появлением того, что она считала полезным для себя: например, ужина или прогулки. Привнесение чего-то настолько беспорядочного, как эмоции, в той ситуации нарушило бы четкие уравнения моей научной подготовки и, казалось, нарушила бы принцип бритвы Оккама.
В своем скептицизме в вопросах рассмотрения эмоций для понимания собачьей психологии я был не одинок. Многие ученые, интересующиеся поведением животных, не находят эмоции полезными. Антропозоолог Джон Брэдшоу и специалист в области когнитивных способностей собак Александра Горовитц, к примеру, утверждают, что проецирование на собак сложных эмоций, как, скажем, чувство вины, вызывает у них замешательство и даже может привести к причинению вреда нашим любимым дворнягам. Вспомните: люди часто наказывают своих виновато выглядящих собак, потому что они воспринимают это выражение на морде животного как признание вины. На самом деле столь очевидное раскаяние собаки является не чем иным, как проявлением тревоги в ответ на явно сердитый вид хозяина, а определенно не признанием ответственности за содеянное.
Виновато выглядящая собака не понимает, что она сделала неправильно, поэтому наказание за проступок является ошибочным, бессмысленным и жестоким.
Нейробиолог и психолог Лиза Фельдман Барретт идет еще дальше, утверждая, что и само понятие эмоций и слова, которые мы используем для классификации различных эмоций, – это человеческие творения, основанные на нашем уникальном языке. Таким образом, они зависят от понимания семантики, которым собаки обладать не могут. Наш мозг сам строит наши эмоции на основе внутренних физических состояний в каждый конкретный момент, так же, как и на основе жизненного опыта, включая опыт улавливания на слух того, как люди используют особые слова, чтобы описать свое собственное внутреннее психическое состояние. Барретт признает, что животные могут испытывать широкий спектр положительных и отрицательных эмоциональных реакций, наподобие основных «чувств» – злости, страха, счастья или грусти, но она подчеркивает: их неспособность понять эти лингвистические категории означает, что мы не может утверждать, что они испытывают эти специфические эмоции как таковые.
Независимо от того, с чьей теорией вы согласны, единое мнение экспертов выглядит ясным: эмоции животных являются черным ящиком для науки, терра инкогнита, которую мы никогда не сможем полностью изучить. Но в меня начало закрадываться подозрение, что ничто не имеет смысла в Ксифос и ее отношении с людьми, если не рассматривать ее как существо со способностью формировать сильные эмоциональные связи с нашим видом – способностью, которая, как я уже подозревал, не имеет себе равных в царстве животных.