Душа зла
Шрифт:
— Какое именно? — спросила она с иронией.
Двое ее спутников засмеялись над шуткой, показавшейся им остроумной.
— Доктор Фольстом, вы прекрасно знаете, о ком я говорю. Я должен ее увидеть, и мне необходимы ваши знания. Прямо сейчас.
Настойчивость, с какой он произнес последнее слово, заставила мужчин умолкнуть.
— У вас что, нет ни малейшего чувства такта? — Она указала ему на своих спутников. — Вопреки тому, что вы могли себе вообразить, у нас тут деловая встреча. А вы пытаетесь сорвать ее, инспектор. Вскрытие вашего тела было произведено сегодня утром в присутствии инспектора Пейна. Его делала я, и мои выводы были отправлены по
— Ожог у нее на лбу, что можно сказать о нем?
— Как и в предыдущих случаях, ткани настолько повреждены, что сказать что-то определенное очень сложно, кроме того, что повреждения были нанесены какой-то сильной кислотой. Посмотрите в отчете, я изложила там все детали.
— А следы под ним? Там не было никакого странного знака, слова или рисунка?
— Инспектор, вы все-таки позволите мне спокойно завершить мой обед?
Бролен почувствовал, как кровь ударила ему в голову. На кону стояли человеческие жизни!
— Доктор, одно из двух: или вы сейчас идете со мной на свое рабочее место и отвечаете на мои вопросы, или я звоню окружному прокурору Глейту, который будет невероятно счастлив возможности оторваться от своих занятий и приехать сюда, чтобы внести кое-какие изменения в вашу карьеру. Что вы предпочитаете?
Сидни Фольстом буквально испепелила его взглядом:
— Инспектор Бролен, вы кого угодно достанете.
И взяла сумочку.
Октябрь — месяц переменчивый. То ветреный и дождливый, то солнечный и спокойный. Но в эту субботу погода была угрюмой. Бесформенное небо, бесконечный серый горизонт. Иногда начинал накрапывать дождик, на несколько минут, не больше, а ветер раскачивал деревья все сильнее, по мере того как день переходил в вечер. Из кабинета доктора Фольстом Бролен мог видеть деревья на опушке парка Маунт Табор и его потухший вулкан. Деревья походили на людей, стремившихся дотянуться до небес и сгибавшихся от ветра в знак покорности матери-природе.
— Ладно, что вас интересует, инспектор? — спросила Сидни Фольстом, усаживаясь в свое большое кожаное кресло.
— Я хотел бы знать…
— Вы хотите знать. Вы прервали мой обед и почти силой приволокли меня сюда, поэтому полагаю, что вы можете обойтись без ненужных смягчающих формулировок.
Бролен кивнул, хотя не посчитал, что это замечание следовало бы делать. Слишком мелочно.
— Я хотел бы знать, можно ли установить, какой именно знак убийца нанес на лоб своим жертвам, прежде чем уничтожил его с помощью кислоты.
— Что вы имеете в виду?
— А вот что: я полагаю, наш парень пишет на лбу жертв что-то осмысленное — слово или какой-то знак. Затем, убив жертву, он использует кислоту, удаляя кожу, чтобы никто не смог прочесть написанное.
— На коже мы ничего не нашли. Кожные покровы сильно повреждены, изъедены кислотой. Однако, если бы кислота понадобилась убийце, чтобы избавиться от какого-то знака, стало быть, этот знак он не написал. Если бы он пользовался фломастером, кисточкой или чем-то подобным, он мог бы легко стереть его, не прибегая к кислоте. Но, поскольку он убивает жертву холодным оружием, можно предположить, что он вырезает эту надпись на лбу жертвы. Что объяснило бы, помимо прочего, и глубину ожогов.
— И вы только что мне сказали, что мы не можем ничего прочитать?
— Ну,
Ее взгляд смягчился. Она взяла мятную пастилку и предложила ее Бролену.
— Вы плохо выглядите, инспектор, у вас вид человека, который плохо спит.
Бролен молча смотрел на нее.
— Ладно, раз уж это так срочно… что, если нам спуститься вниз и заняться ее лбом? — произнесла доктор, вставая.
— Именно это я и хотел от вас услышать.
— Обычно копы убегают от меня на четвертой скорости, когда я им это предлагаю…
И они отправились в подвал.
При помощи одного из санитаров морга, одного из «танатологов», как их называл Бролен, они выкатили Элизабет Стингер из ее холодильной камеры. Толстая черная нить обвивала ее бюст, подобно длинному червю, то выныривая из-под кожи, то вновь прячась внутрь. Другая, более светлая, удерживала скальп.
«Вероятно, она была достаточно красивой», — подумал Бролен, разглядывая мертвенно-бледное лицо женщины. Во время вскрытия из тела полностью слили кровь, отчего кожа трупа приобрела молочно-белый оттенок.
Сидни Фольстом покатила металлическую тележку в прозекторскую и взяла длинный скальпель.
— Что вы собираетесь делать? — забеспокоился Бролен, глядя на лезвие, блеснувшее в свете хирургических ламп.
— Отделить голову.
— Что?.. В смысле?
Она холодно ответила:
— Вы просите меня провести тщательное исследование. И чего вы ждали? Ни рентген, ни сканер не смогут определить, какие следы оставило лезвие на кости, если эти следы не очень глубокие. В любом случае, ее семью заранее предупредили, что тело слишком повреждено и на него лучше не смотреть.
Хотя Бролен и привык к вскрытиям и другим мрачным зрелищам, он почувствовал, как его ноги стали ватными.
— И как вы будете действовать?
— Раз вы настаиваете, что результат нужен срочно, я выбираю самый варварский метод, но и самый быстрый.
Бролен с трудом сглотнул. Перед его глазами появились отвратительные образы, он представил себе, как при помощи длинного ножа судмедэксперт с той же легкостью, с какой очищают спелый апельсин, удаляет кожу с лица.
— Я выварю голову, чтобы ткани отошли от костей, это займет всего полтора часа. Потом мы сольем «бульон» и получим совершенно чистый череп.
Каким бы жестоким ни казался этот метод, но Сидни Фольстом — дипломированный специалист Лос-Анджелесского университета, член престижной Академии судебной медицины и признанный патологоанатом — приступила именно к нему.
День клонился к вечеру. Двери подвала хлопали при проезде очередной каталки. В этом спрятанном от посторонних глаз месте не было ни одного окна, здесь царили сумерки, здесь вскрывали мужчин, женщин и детей так, словно резали фрукты. Нельзя сказать, что работавшие здесь люди были бесчувственными, но, спроси любого из них, и они ответят: в конце концов учишься переносить все это, не бледнея. Тела повсюду, некоторые из них — пустые оболочки; все они оказались в холодильниках в первый и последний раз в своей биографии. Выпотрошенные человеческие существа, лишенные кожных покровов и внутренностей. Повсюду возле прозекторских столов стояли небольшие емкости для внутренних органов; звук стекающей в раковину воды и гудение мощных кондиционеров не могли заглушить угрюмый визг пил, вгрызающихся в черепные коробки.