Шрифт:
Из-за дождей я и Петька целую неделю не могли съездить на озеро. Но вчера утром он разбудил меня и крикнул:
— Едем! Погода!!
Я быстро оделся, положил бутерброды в Петькин нейлоновый пакет, и мы выбежали на улицу. До вокзала мы шли босиком по теплым лужам. Последние пузыри отражали нас и удивленно таращились, совсем как бычьи глаза.
Около пригородных касс я неуверенно сказал Петьке:
— Может, возьмем билеты?
Он посмотрел на меня так, что я стал переминаться с ноги на ногу, как будто стоял перед учителем.
Конечно, я немного трусил, но главное, я помнил, как мой отец сказал мне: «Это — мелкое воровство!» Совсем недавно я ехал в троллейбусе без билета и попался. Контролер из детской комнаты милиции позвонил отцу. Я пришел домой, и он сказал: «Это — мелкое воровство!»
Петька добродушно похлопал меня по спине:
— Ладно. Все равно вагоны сейчас полупустые. А если хочешь, купи себе один билет, — добавил он ехидно.
Я уныло подумал, что один билет я, конечно, не куплю. Я не успел понять, почему, но почувствовал, что сделать это так же невозможно, как не поделиться с Петькой бутербродом.
Однако хитрющий Петька догадался, что я борюсь с самим собой, и сказал:
— На озере купим крем-соды. Ты любишь крем-соду?
У меня даже защекотало в горле: так я люблю эту шипучую воду.
— Главное, не трусь. У меня есть система. Ты читал про рыбку-лоцмана, которая перед акулой плавает?
— Ну, читал…
— Вот мы и найдем себе лоцмана. То есть «зайца». И будем за ним следить. Как только покажется контролер, лоцман побежит в другой вагон — и мы за ним. Только солидно, по-акульи, понял?
Мы уже подходили к платформам, но я рассмеялся, до того неожиданной и забавной показалась мне Петькина «система».
Когда мы подошли к электричке, я заволновался и пугливо посмотрел по сторонам. Петька сказал:
— Чего ты вертишься? Иди спокойно, как будто у тебя сезонка.
Мы проходили мимо новеньких зеленых вагонов. Я с тоскливой завистью заглядывал в окна. Пассажиры читали, ели мороженое, обмахивались платками, откинувшись на спинки сидений, и просто разговаривали друг с другом. А какой-то толстый гражданин, высунув в окно синеватую бритую голову, блаженно и часто дышал. Он взглянул на меня и почему-то улыбнулся, словно говорил:
«Вот я какой счастливый! Билет я взял! Не простой билет, а туда и обратно. Уф! Уф!»
Петька все время молчал. Я со злостью сказал ему:
— Нечего выбирать вагон. Теперь все равно. Пошли в этот.
Петька остановился и промямлил:
— Может, возьмем?.. А?
На лице его уже не было выражения храбрости и презрения. Оно стало беспомощным и очень честным. Но тут я не удержался. Я мстительно захохотал, я заплясал на платформе и сказал сквозь зубы:
— О! Теперь-то мы не возьмем. Я тебе покажу акул и лоцманов. Пошли!
Я прыгнул на площадку и вдруг на полу прямо перед собой увидел два желтых, с большими черными цифрами «5» билета.
Они лежали рядышком и были такими ровными, ни капельки не омятыми и чистыми, что я мгновенно сообразил: сегодняшние! Действительны!
Петька сказал шепотом: «Ура, ура!» — и сразу же вбежал в вагон и занял место у окна.
Я поднес оба билета к глазам. Маленькие дырочки проколов стали голубыми на фоне неба. Они обозначали дату выдачи билетов. «Сегодняшние! Действительны!» — радостно сказал я про себя и тоже зашел в вагон. Но как только я взглянул на пассажиров, сердце у меня екнуло. Я покраснел и остановился в проходе.
Я подумал: «Надо было перейти в другой вагон. Ведь люди, потерявшие билеты, едут в этом вагоне. Может быть, вон те девушки с книжками? Или устало вздремнувшие парни? А может, высокий строгий старик и бабушка в темных очках? Или двое военных? Кто же? Ведь наверняка люди, потерявшие билеты, едут в этом вагоне.»
Я взглянул на Петьку. Удобно устроившись, он уже не обращал на меня внимания и наклеивал на слегка порванную пятерку белый бумажный лоскуток. В ту минуту я ненавидел Петьку за все его плутовские системы. Только назло ему, хотя мне очень не хотелось этого делать, я крикнул на весь вагон:
— Кто потерял два билета?
Дремавшие парни вздрогнули и полезли а карманы. Ничего не сказав, они снова задремали. Одна из девушек встряхнула книжку над скамейкой и облегченно вздохнула. Бабушка в темных очках что-то сказала строгому старику. Он презрительно улыбнулся и закрыл глаза. Наверно, это означало, что он не допускает даже мысли о потере билетов. А Петька, схватившись за голову, раскачивался из стороны в сторону. Я понял, что он проклинает меня. Какая-то тетенька загремела бидонами. Потом она сказала:
— Никто не потерял. Старые, небось. Садись, сынок.
У меня отлегло от сердца. Я сел напротив Петьки. Он со злостью вырвал у меня билеты и положил их в карман. Лицо его снова стало храбрым. Он развернул нейлоновый пакет и сказал:
— Люблю есть в поезде! Ничего не может быть вкуснее! Ты будешь?
Я сказал:
— Не буду. Ты тоже не будешь. Съедим на озере. — И положил пакет на дюралевую полочку.
Петька посмотрел на военных, сидевших невдалеке, и не стал спорить. А мне вообще не хотелось разговаривать.
Я и не заметил, как тронулась электричка. Она шла тихо-тихо, почти неслышно и слегка покачивалась, как будто разминалась.
За окном мелькнул дом путевых обходчиков, огромный снегоочиститель, окрашенный в оранжевый цвет. А фонари стрелок казались мне квадратными ромашками с желтым кружком посерединке. Они росли, как на лугу, на привокзальных путях.
Мы ехали в моторном вагоне. Моторы ровно жужжали: «Ууу», — как будто электричка говорила: «Ууух! Как здорово!» И правда, это было здорово — чувствовать на плечах скорость разгона. На секунду я даже зажмурился от удовольствия.