Два брата

Элтон Бен

Башня стала символом наметившегося экономического возрождения страны. Чудо современной технологии, первое в Европе.

Разумеется, сейчас башню украшали свастики. За семь долгих лет они расползлись по всему городу, который Пауль больше не считал Берлином. Просто нацистский город, столица нацистского края — враждебная чужбина, где сам он был узником.

Пауль вновь взглянул на Дагмар.

Какая элегантная! От модной широкополой шляпы до шнурованных ботинок. Конечно, без чулок, исчезнувших из Берлина, но даже носочки ее выглядят верхом изящества.

На

оживленном перекрестке, где туда-сюда шныряли прохожие, Дагмар смотрелась весьма органично. Точно манекенщица, на фоне дорогих магазинов в торговом сердце столицы позирующая для журнала мод. Или персонаж популярных фотоисторий в «Сигнале», — фотоисторий, извещавших фронтовиков, что в Берлине все нормально, столица процветает, а немецкие девушки по-прежнему неотразимы.

Голос за спиной Пауля прервал его грезы.

— Пошли, у меня всего час, — сказала Зильке.

Вечно она спешит.

Однако пришла, как обещала. Никогда не подведет.

Старина Зильке.

Золотистые волосы упрятаны под платок, на лацкане халата следы отрыжки подопечного младенца. Как всегда, одета не по погоде и зябко дрожит. Но улыбается. Лицо, даже к концу зимы сохранившее загар, расплылось в широкой ухмылке.

Зильке взяла Пауля под руку; по автоматическому сигналу Регулировочной башни (уже без дружелюбного полицейского в семи метрах над землей) они пересекли улицу и подошли к Дагмар.

Троица решила отобедать в величественном «Хаус Фатерлянде». Стилизованные под разные страны, залы самого большого в мире знаменитого ресторана «Отчий дом» вмещали восемь тысяч человек. К услугам клиентов — американский бар «Дикий Запад», испанский винный погребок, японская чайная комната. Имелись варианты турецкого, венгерского и венского кафе. Как ни смешно, в заведении никогда не было английского и французского ресторанов, ибо ультрапатриот герр Кемпински, еврей-ресторатор, основавший «Хаус Фатерлянд», так и не простил бывшим противникам Германии Версальский договор.

В былые счастливые времена семейство Штенгель всегда выбирало американский бар. Заказывали стейк, кукурузный хлеб и причудливо цветной коктейль для Фриды. Но сейчас Пауль, истинный немецкий солдат аж с двумя девушками под руку, увлек своих спутниц к баварской пивной «Левенброй».

Там стоял невообразимый шум — динамики извергали марши, соперничавшие с грохотом пивных кружек. Публика буйная, ликующая, малоприятная. И даже опасная. Но все вместе — великолепное прикрытие для тайной встречи расовых врагов и прокоммунистических предателей рейха.

Под рев динамиков, исторгавших неизбежного «Хорста Весселя», сели за столик.

— Не корчи рожи, Дагмар. — Зильке лучезарно улыбалась.

— Не могу. Мерзкая песня. Как им-то не надоест?

— Зато никто не подслушает.

После того как Пауль вернулся из Польши и приступил к своему плану, они впервые собрались втроем.

Дагмар по-прежнему жила у Штенгелей; вместе с ней в квартире теснились еще три обездоленных еврея, в том числе Фридины родители, чье жилье недавно захапала какая-то мелкая партийная сошка.

Зильке все еще отбывала трудовую повинность

и обитала у своих работодателей, а Пауль, вернувшись с фронта, проходил подготовку к службе в СС.

Но вот наконец они свиделись.

Заказали сосиски с квашеной капустой, которые в ресторанах еще подавали, Паулю — пиво, девушкам — яблочный сок. Дагмар набросилась на еду. Больше года назад в стране ввели карточки, но евреи получали минимум продуктов и, конечно, не допускались к такой роскоши, как сосиски и фруктовый сок.

— Скажу коротко, поскольку время поджимает, — заговорил Пауль. — Значит, дела стали хуже. Гораздо хуже. Невозможно описать, что я видел на Востоке, и, думаю, то же самое будет здесь. Это лишь вопрос времени.

— Что еще можно с нами сделать? — сердито спросила Дагмар. — И так живем как нищие, униженные и забитые. На папином магазине свастики от…

— Нет папиного магазина, Дагмар, — перебила Зильке. — И папы твоего нет. Все кончено, нельзя жить прошлым.

— Легко тебе…

— Погоди, Дагмар, — вмешался Пауль. — Зильке права. Что было, то было, но это ничто по сравнению с тем, что будет. Он об этом говорит. Без умолку. В рейхстаге, по радио. Нынешняя война закончится уничтожением — либо Германии, либо евреев.

— Да, но…

— Он не шутит, Дагмар. Массовые убийства начались, я это видел. И обратной дороги нет. Через пять-десять лет в Берлине не останется ни одного живого еврея. Бежать нельзя, этот вариант прикрыли. Значит, надо прятаться.

Пауля перебили. К их столику подошли армейский фельдфебель и два капрала.

— Ничего себе! — сказал фельдфебель, здоровенный мордоворот. — Камрад захапал себе всех девок. Нечестно. Две — одному. Мы хотим в долю.

Он грохнул свою кружку на стол и втиснул стул между Зильке и Дагмар.

— Извините, вы нам мешаете, — поспешно сказал Пауль. — Ведь есть же свободные столики.

— Мешаем? Ну да, с двумя бабами хлопотно. А как же армейское братство? Ты из СС, но мы же едины.

Капралы шагнули ближе, обдав девушек пивным перегаром.

— Дамы — мои сестра и кузина, — сказал Пауль. — У нас семейное дело…

— Свезло нам, ребята! — заржал фельдфебель. — Малый не пялит этих телок. Две на троих — недурственный расклад. Девочки, приве-е-ет!

— Отвалите, парни, — сказала Зильке. — У нас разговор.

— Давай поговорим! — Фельдфебель ее облапил.

Пауль растерялся. Всякий скандал грозил разбирательством, а у Дагмар нет документов. И бугай старше чином.

— Эй, вы, фельдфебель! — раздался властный окрик. Дагмар вскочила на ноги, взгляд ее пылал. — Назовите свое имя и номер части! — громко приказала она.

Начальственный тон удивил фельдфебеля.

— Осади назад, милашка, — ответил он. — С какого ляду мне представляться?

— С такого, что вы и ваши приятели оскорбили немецких женщин. Сестру и кузину военнослужащего. Вы об этом очень пожалеете, потому что я не шлюха, к которой можно запросто подвалить. Назовите свое имя, я сообщу его своему жениху.