Шрифт:
Над городом тихим давно тишина
Никто уж не смотри на нас из окна…
Фотографы
Серое небо Зоны освещало уже скоро заходящее осеннее солнце. Над мертвым городом Припятью тишина. Только ветер играет редкими уцелевшими струнами пианино «Десна» и гуляет по опустевшим, осиротевшим и от этого как бы озлобившимся на человека квартирам, смотрящими вдаль пустыми глазницами окон. Все было тихо.
Только периодически в мертвом городе раздавались совершенно чуждые этому месту шаги. Одичалые собаки и волки не заходили в опасные пустоши Припяти, да и опытному слуху не составит труда определить, что это люди.
Одного из них звали Дреймуром. Другого звали Акробатом. Дреймуру было двадцать четыре, Акробату около сорока пяти. Свой возраст они не раскрывали, да и не принято в обществе исследователей городов-призраков, иначе говоря диггеров (кто говорит сталкеров, кто диггеров, но по более точному переводу подходит диггер – «копатель») знать слишком много друг о друге – не самая доверчивая это публика. Но Дреймур и Акробат доверяли друг другу – работают не первый год. С ними еще и их напарник-водитель Леший. Его позвал Акробат. Дреймур был не особо «за» – Леший любил понтиться, а дела делать – не очень. Дреймур его за это недолюбливал. Сам он человек честный, прямой, по азитский хитрый, но при этом деятельный и уверенный в себе. Мда, – подумал Дреймур – В Жанатасе по-другому никак…
Дреймур молча стоял возле бывшего ДК и наслаждался этой тишиной и спокойствием. Его всегда радовала тишина, еще с детства в казахских степях и родном городке шахтеров, где ни на секунду не смолкал звук идущих из шахт или в них людей, круглосуточно горели фонари на копрах. И дядя Дреймура, когда уходил на вечернюю смену, всегда шел вместе с друзьями – Салаватом, Асланбеком, Сашей… С их детьми дружил и тогда еще Андрей с сестрами. И каждый раз, когда они шли на шахту, это Дреймур запомнил на всю жизнь, дядя трепал ласково его голову, и лишь затем уходил на работу. От него всегда пахло шахтой. Этот неуловимый запах, ощущения от которого трудно передать, Дреймур тоже запомнил. И то, что одежда дяди всегда была черная, а когда он приходил со смены, то на его лице лишь видно было глаза, горевшие веселым блеском. С замиранием сердца следил за ними и мечтал о такой жизни. Но Союз-то развалился и вместо веселья и поездки в Артек (куда Дреймур все равно попал, но уже вожатым) маленькому мальчику пришлось учить гимн новой страны – Казахстана. Его дядя жестко материл каких-то Ельциных, Шушкевичей, Горбачевых сразу, как только напивался. И его друзья-шахтеры поддерживали его. А потом и шахты не стало. Отключили и свет, и газ, и воду. Но дядя говорил, что там еще на полсотни лет хватит копать. И Дреймур решил, что постарается возродить родной город. Хотя бы в память о своих веселых и беззаботных днях…
О радиации он старался не думать, но периодически поглядывал на старенький, но надежный счетчик Гейгера. Дреймур рассматривал развалины когда-то прекрасного города энергетиков. Стоя на центральной площади, он видел со спины остатки памятника Ленину и рассматривал ближайшие многоэтажки. Смотрел немного безразлично – он все это видел. И не раз.
– Дреймур!
Это его окликнул Акробат, старый друг и во многом учитель. Дреймур коротко вздохнул. Пора идти.
Дреймур перевел пистолет в режим боевой готовности. Верный ПМ не подвел и на этот раз. Дреймур криво ухмыльнулся: мол, еще бы.
Дреймур зашел в опустевший, но от этого не менее странно-страшно прекрасный ДК. Хрустя останками мозаики, Дреймур поднялся на второй этаж по широкой, но все равно опасной лестнице. Подошел к двери, из-за который слышалось щелканье фотоаппарата. Зашел в проем и облокотился на косяк, абсолютно осознавая все опасности этой позы, начиная от радиоактивной пыли, щедро набивающейся во все складки одежды и поры тела, до падения косяка на незадачливого диггера. Но этого не будет. Дреймур был уверен. Положил автомат в руки, как ребенка, и наблюдал за работой Акробата. Кстати, а почему Акробат? Дреймур и сам не знал. Он познакомился с ним уже у Лесника, друга Акробата. Сам Дреймур бежал из Казахстана – он долгое время работал там, потом перешел сюда – он был объявлен вне закона в Казахских степях. У него там остались три сестры – дочери дяди. Дреймур залез в Семипалатинск-4 и узнал то, что не надо знать. И сбежал. А как зовут Акробата, он не знал. У диггеров не принято знать имена.
И вот этот самый Акробат стоял у двери и рассматривал сваленные в кучу портеры политуголка.
– А ведь когда-то все это было живым, – произнес он.
– И не фонило так сильно, – слегка брезгливо ответил Дреймур. Он относился к этим портретам спокойно – ну был человек. И что?
– Ладно, пора идти. Скоро закат, а мы еще не все сфоткали, – произнес Акробат и полез за фотоаппаратом. Новенький «Сони» поблескивал качественным и дорогим объективом.
– Фоткай четче, – попросил Дреймур. – Нам за это и платят.
– Не учи ученого, – оборвал его Акробат жестко и продолжил съемку.
Дреймур был временно не нужен, и он пошел на воздух.
Когда-то довольно богатое здание Дворца Культуры «Энергетик» ныне было серым и унылым. Вокруг валялась штукатурка, местами отвалились куски панно. Про стекла можно и не говорить – их почти не было. Под армейскими берцами Акробата хрустели осколки битого стекла, периодически проносились, как перекати-поле, шуршащие газетные листки «Правды» за апрель, а иногда и за май 1986 года. Акробат молча шел дальше, изредка фотографируя те или иные пейзажи. Он был здесь не в первый раз и уже мог считаться аборигеном. Нет, он не припятчанин. Он родился в ближнем Подмосковье. Припятью его заразил друг, Лесник.
– Акробат! Ты где?
Голос Дреймура вывел Акробата из задумчивости. Он обернулся и вышел из холла – Дреймур фотографировал на свой, чуть более дешевый, но не менее качественный «Никон», живописные окрестности. На закате солнца, заходящего за высокие серые многоэтажки с пустыми черными окнами, город выглядел очень зловеще. Дреймуру стало не по себе, показалось, что кто-то смотрит в спину… но он помотал головой, стряхивая наваждение. Чего бояться? Мертвый город. Пустой. Только Дреймур, Акробат и старые здание, которые не сегодня завтра развалятся от ветра.
«Что меня на философию потянуло?» – удивленно подумал Акробат и поправил сползающий ремень охотничьего ружья. Обычно он не задумывался о том, что вокруг. Жил на автомате, так сказать.
Когда-то не Акробат, а простой парень Роман Перепелов был студентом Бауманки. Учился отлично. Но потом… его отчисли за то, что он «ударил преподавателя» об одном из преподавателей, который, по правде говоря, был не очень хорошим человеком и действительно был не прав, когда стал приставать к невесте Акробата. Увидев, что преподаватель ее лапает прямо во время занятия, Акробат после короткого (и не слишком цензурного, хмыкнул про себя помрачневший сразу и внутренне и внешне Перепелов) разговора ударил преподавателя. В принципе не прав только в том, что бил первым. Педсовет пытался вразумить непокорного отрока, но тот лишь упрямо мотал головой и в итоге его вышвырнули. Просто так. Слава Богу, что хоть дело не завели. Великодушные…
Акробат грустно вздохнул. Там осталась другая жизнь. Все это в далеком прошлом. Господи, неужели прошло двадцать с лишним лет? Его очень вовремя нашел Лесник. Выручил. Вытащил из глубокой депрессии. Дал работу по профилю. Там, где только ты и Зона.
– Акробат, а где заночуем?
– Не знаю, может, в Чернобыль поедем, – пожал плечами Акробат.
– А ты никогда не ночевал в Припяти?
– Нет.
– Страшно, должно быть.
– Наверное.
Еще несколько минут они шли молча. Дреймур сверялся со счетчиком Гейгера, который уютно тикал. Вон впереди мох. Надо обойти, а не то вмиг окажешься куском мяса. Фонящим.