Два года в тундре
Шрифт:
Мимо пробежали Иван и Первак.
— Карауль аргиш! Береги табун! — кричали они Марин на ходу.
На другой стороне озера Добровольский, торопливо привязав собак к утесу и роняя на бегу рукавицы, помчался на помощь отряду.
Наконец показались запыхавшиеся Первак и Гаврилыч, ведшие успокоившихся оленей.
— Послушай! — крикнул Добровольский, — одометр-то уцелел! Хорошая, крепкая работа!
Баранье озеро вытянулось в длину километров на 30. В восточном его конце брала начало речка Тырьпеургин, по которой предстояло выбраться в долину Танюрера.
Весенние
Здесь пришлось помучиться больше, чем с лошадьми на Канчалане.
Олени по шею проваливались в рыхлый снег, заполнивший ущелье. Звеновые ползали от одного оленя к другому. Даже на лыжах человек тонул в сугробах.
На третий день долина раздалась вширь на километр; впереди открылась величественная панорама. Слева в тумане и в облаках высились горы, на которых лежал нетронутый снег. Причудливые очертания вершин, как башни готических построек, и цирки, зиявшие зевами провалов, почти вплотную подходили к реке. Ближе всех стояла гора в форме гигантского накрытого скатертью стола.
Резкий ветер гнал в долину снеговые тучи, которые скатывались вниз, осыпая землю снежными лепестками. Горы словно стряхивали с себя ненужный груз.
К югу долина расширялась, и горы левого берега, постепенно снижаясь, поворачивали к юго-востоку.
По правому берегу реки Танюрер тянулась гряда Пекульнея. Там высоко поднимала свою вершину остроребрая гора Учкипай (Тоненькая).
С трудом перебрались через реку, промерзшую до дна, Лед местами потрескался, образуя опасные трещины, запорошенные снегом.
Олени часто оступались и падали. Идущие впереди быки прыжками одолевали препятствие, затягивая потяги на шее упавших.
Лагерь разбили на левом берегу, у подножия горы Учкипая. Здесь необходимо было определить астропункт. Гаврилычу для определения координат нужны были звезды и солнце, а погода все хмурилась и сплошные тучи плыли над горами, задевая за их вершины.
Игы заявил Скляру:
— Дальше я дороги не знаю. Слышал только, что чукчи здесь поблизости кочуют. Может быть назад пойдем? — прибавил он, помявшись.
Игы страшно боялся оказаться летом вдали от жилых мест, так как и у него и у партии табун состоял из одних только быков. Такие табуны ненадежны, — олени разбегаются в поисках важенок. Кроме того чрезвычайно опасными являлись имевшиеся здесь мошки и комары, нередко превращавшие богатых оленеводов в нищих.
Было решено поискать чукчей в окрестностях. Ваня запряг своих собачек и поехал «искать счастья».
18 мая в небе показались журавли, а к вечеру Добровольский подстрелил на-лету гуся. Весна пришла и в долину Танюрера. Куропатки постоянно кружились на проталинах. День и ночь не умолкала пронзительная перекличка птичьих голосов.
Через два дня приехал Рентыургин. Уже издали по довольному выражению его лица можно было угадать удачу. Действительно, Ваня сообщил, что километрах в 30 отсюда, по ту сторону гряды, находилось большое стойбище с огромным табуном и большим количеством пастухов. Табуны принадлежали старому Вуук-Вукаю.
Последний не на шутку испугался, увидев нарту, запряженную собаками, так как сюда еще не забирался ни один камчадал. Когда же хозяин узнал, что вблизи находятся русские, он выскочил из полога и приказал пастухам гнать табун дальше от стойбища, несмотря на то, что отел был в полном разгаре. Он долго расспрашивал, куда и зачем идут русские.
Вуук-Вукай сам на ярмарке не был, однако знал о решениях местного съезда, так как «чукотский беспроволочный телеграф» быстро разносил по тундре все новости.
— Но это ничего! — закончил Ваня свой рассказ. — Вуук-Вукай — кулак и собакин сын, но он от нас не спрячется. Он не птица, по земле свое добро повезет. Теперь пурги нету, по следу найдем, а там уж ты, Андреич, с ним говори!
Вечером Игы снова пришел в полог к Скляру.
— Мои олени худомозглые стали, не пойду дальше. Останусь у Вуук-Вукая. Кочуй дальше один.
— Что ж, иди, если хочешь, — махнул рукой Скляр.
Образ жизни Игы был несложный: или Игы спал, или у него живот болел. Вильгичейнэ и у табуна дежурит, и даем работает, помогая матери, а Игы из полога ленится выйти, здесь же у костра исполняет все свои естественные надобности. Не слушается олень, на чаат не ловится, — садится тогда Игы на корточки, визжит, как бесноватый, от злости чаат грызет.
Ночью дождались мороза, и Ваня повел караван ближайшей дорогой к стойбищу Вуук-Вукая. Наутро, не успели поставить полога, как явились пастухи. Один из них все время болезненно морщился, держась руками за живот. Оказалось, что у него была грыжа и несчастный все время должен был ее поддерживать, так как иначе она мешала ему при ходьбе.
Чукчи с любопытством рассматривали приезжих. Они впервые в жизни видели русские лица и русскую утварь. Обступили нарту Марии. Она им говорит «здравствуйте», а они только руками размахивают.
— Каку-мэй? Русская неушка оленями правит?
Они рассказывали, что обычно вблизи этих мест никто не кочует. Дорога на Канчалан имеется, и даже не одна. Скляр сказал, что хочет пройти наиболее северной из них. Старший пастух, тот, у которого была грыжа, покачал головой:
— Олени у вас плохие, нельзя ту дорогу выбирать, да и время уже позднее. Однако, если оленей не жалко, пожалуй, дойдете. Только людей не скоро встретите, и не знаю, как сами найдете дорогу.
— Может быть кто-нибудь из вас проводит? Мы хорошо товарами заплатим!
— Сам я не могу! Видишь, живот в руках ношу, а сын мой пожалуй пошел бы. Вот хозяину скажет — и пойдет.
Позже приехал сам Вуук-Вукай с двумя сыновьями. У отца было узенькое лицо, седая, почти белая, жиденькая борода, глазки маленькие, видимо — трахомные. Седые космы на голове уцелели только у висков. Улыбаясь, он обнажал остатки коричневых зубов. Сыновья Вуук-Вукая смотрели исподлобья, делая вид, что ничем пе интересуются.