Два интервью
Шрифт:
Да, все трагично в планах "Нового мира". И судьба романа Фадеева. И собственная его судьба.
А Твардовский продолжает свой рассказ:
"Январский номер журнала мы открываем повестью Эм. Казакевича "Сердце друга", посвященной подвигам наших солдат и моряков в дни Великой Отечественной войны".
Сейчас, 27 декабря, январский номер еще не вышел, повесть "Сердце друга" еще никто не читал. Но журнал появится в свой срок, и через несколько недель после его выхода повесть Казакевича будет втянута в страшные вихри погромного террора, поднятые против Гроссмана в начале 1953 года, года, который так слепо, так прозорливо и человечно, с таким душевным равновесием планирует
Еще он обещает напечатать "новые повести из жизни колхозной деревни" Валентина Овечкина и Владимира Фоменко. Обещания эти будут выполнены, но уже в другую эпоху.
Так все значительно в этих планах журнала.
По формальным убеждениям своим, по образу мысли, теоретическому пониманию эпохи и даже по своей прописанности в сталинском царстве Твардовский был тогда сталинистом. Но как настоящий русский поэт и редактор, верный традициям великой нашей литературы, он, как я понимаю, не отдавая себе отчета, оказался со Сталиным в яростном противоборстве, что отчетливо запечатлено в этом номере "Литературной газеты" и в двух новогодних интервью - Твардовского и Сталина, напечатанных на ее страницах.
Увы, это соседство окажется роковым. Если не в буквальном смысле, то в символическом. А может быть, и в буквальном. Скорее всего - в буквальном.
Но сначала мне необходимо еще раз подчеркнуть: Твардовский, напечатав "За правое дело", оценивал роман высоко. Без этого нельзя себе представить, почему он его печатал. Без этого нельзя понять, почему он от него отрекся...
И это отречение будет страшной местью Сталина Твардовскому. Твардовскому - больше, чем Гроссману.
Мне представляется, что новогоднее интервью о планах "Нового мира" переполнило чашу весов, на которых лежал роман Гроссмана. Выходило, что не только минувший, но и будущий год "Нового мира" будет гроссмановским.
Неосмотрительное, конечно, интервью... Никогда потом (по личным моим воспоминаниям) Твардовский не давал таких опрометчивых интервью.
Не сомневаюсь, что Сталин в день выхода газеты прочитал слова Твардовского. К тому же доносчики тоже стояли с мечом и пером вокруг. И бурлящие еще под землей темные силы стали в течение января усиливаться, искать пути, чтобы взорвать почву и по указанию Сталина выйти наружу 13 февраля 1953 года в статье Бубеннова.
Отказ Твардовского от романа Гроссмана был не только актом страшной мести Сталина Твардовскому, но и одновременно - последним всплеском слепой любви Твардовского к Сталину, невероятным насилием над личностью Твардовского.
Но был еще страх...
Значит, в 1950 году Гроссман принес свой роман "За правое дело" в журнал "Новый мир".
Какие же обстоятельства помогли ему при напечатании?
Я хотела бы вернуться от интервью Твардовского конца 1952 года назад к 1950 году.
И тут важно подчеркнуть, что именно в этом же, 1950, году начался путь Твардовского как главного редактора журнала.
Мне было странно читать его слова в стенограмме, которую я приведу ниже, о том, что он - "молодой редактор". По существу, конечно, так. Но не любил он это слово - "молодой" - в устах прозаиков и поэтов. Считал не молодость, а зрелость достоинством писателя и литературы. И все-таки в эти отчаянные минуты унижения, разгрома и отречения сказал, что молодой и, значит, заслуживает снисхождения, как подсудимый в последнем заключительном слове на сфабрикованном гнусном процессе.
Почему же накануне Нового года он был так спокоен, уверен и даже доволен?
Потому что в те минуты в сталинском мире он достиг всего, о чем мечтал. Это звучит странно и парадоксально, но это так. И мечтал (что
Мечтал стать народным поэтом - так, как понимал это слово. И стал. Позади Смоленск с его унижениями и клеветой, позади раскулачивание семьи. Позади война.
Он создал великолепные поэмы "Василий Теркин", "Дом у дороги", написал и напечатал замечательные стихи. Его популярность, любовь к нему огромна. Его одобряют все - от Бунина до Сталина. От Пастернака - до Фадеева. От солдата - до генерала. И все это подлинное, а не мнимое.
Официальный провал "Родины и чужбины" и проработка ее в 1947 году не слились с волнами террора, не соединили его с Зощенко или Ахматовой, не сделали кулацким поэтом, как казалось тогда, когда начали дубасить эту вещь.
И, как это ни причудливо, именно к 1950 году это отодвинулось в даль истории. Почему? Да потому, что именно в 1950-м он был назначен главным редактором журнала "Новый мир". И исполнилась еще одна его заветная мечта: стать не просто народным поэтом, но и редактором журнала - такого, как "Современник". Быть как Некрасов - редактором и собирателем. Об этом он открыто и очень искренно написал еще до войны, когда учился в ИФЛИ и праздновали юбилей Некрасова.
И эта, тоже главная, мечта в этот именно год была воплощена в жизнь. Прямой подписью Сталина. Другого пути не было, да о другом он не помышлял, не представлял, другого даже не хотел. Другого, к тому же, не было ни у кого.
Надо ли добавлять, что свои редакторские задачи он понимал высоко, светло, что не было в них ничего темного, корыстного, тайного.
Делать такой журнал, какой делал Некрасов... И чтобы Сталин понял и оценил его журнал.
Так, можно сказать, счастливо и удачливо было все в жизни Твардовского, когда он приступил к своей работе главного редактора и Гроссман принес ему роман. Он был уверен в себе, в своем пути, в будущем своего журнала и выбрал Гроссмана для него.
И он, и его заместитель Тарасенков, первым прочитавший роман, высоко оценили его.
Конечно, соединить Некрасова и Сталина катастрофически невозможно. Но Твардовский верил в свою миссию уже тогда. Иначе не был бы он Твардовским. В те месяцы он не отдавал себе отчета, что такое журнал в сталинском царстве. Он жил с уверенностью, что именно он, именно в эти годы сумеет сделать настоящий журнал. И это заблуждение - тоже подвиг, потому что журнал был и жил уже в продолжение двух лет.
Конфликт Твардовского со Сталиным был заключен еще и в том, что, любя Сталина, он с высокомерным презрением относился ко всей лживой литературе сталинского мира, рожденной Сталиным. Он просто ненавидел ее - прежде всего ее. Раньше всего ее. И не стихи о Сталине, он ведь тоже их писал - правда, с большим достоинством, чем другие. Нет, он ненавидел искаженную ложью действительность "Кубанских казаков" и "Кавалера Золотой звезды". Всю эту фальшь и ложь, эту призрачную жизнь, которую писатели по указанию Сталина кроили во славу его в книгах.
Этого он не принимал - всегда, во все периоды жизни.
Но литературу сталинскую еще резко отделял от Сталина.
И потому не мог (в силу своего характера) ощутить мнимость или зыбкость своего положения, не мог представить, как растерзают журнал и за что.
Что было бы с Твардовским, если бы Сталин прожил еще месяц-другой? После того, как журнал был объявлен диверсионно-сионистским центром... Но это уже другой вопрос.
А здесь мне важно было сказать о том, какие черты личности Твардовского и его положения в системе жизни дали ему возможность напечатать роман Василия Гроссмана "За правое дело".