Два солнца

Наринский Дмитрий

Последний довод оказался решающим.

Леонид молниеносно собрался, сунул план под подушку Игната и, улучив момент, когда женщины возились со стряпней, а мужик разжигал костер, тихо нырнул в заросли. Инженер-путеец хорошо ориентировался и помнил направление. Главное было – выйти к реке (еще важнее – не встретить дикого зверя: ружья ему, конечно, не оставили), а уж там вдоль русла он найдет дорогу до последней стоянки своей партии. Но в дремучем лесу все выглядит совсем не так, как на карте, а потому пришлось покружить по тайге, прежде чем, изрядно исцарапавшись, он все же выбрался к речке.

Теперь маршрут был ясен: к стоянке, оттуда к Лене. Правда, вскоре

выяснилось, что по более высокому берегу идти невозможно: скользкие валуны, острые камни и колючие кустарники, спускавшиеся до самой воды, делали продвижение практически невозможным. Переправа на другой берег неширокой, но быстрой речушки выглядела небезопасной – а выбора не оставалось. Не сделав в воде и шага, Леонид поскользнулся (валуны были и под водой). Он больно ударился коленом («только этого не хватало!»), но к счастью, понял, что все же получается плыть. И делать это нужно было как можно быстрее – в ледяной воде сводило ноги. Когда он выбрался на берег, его трясло. Пробовал бежать, чтоб согреться, но подвело ушибленное колено. Хотел было идти прямо по довольно пологому берегу, по солнцу, но пока не рискнул, опасаясь погони.

Из провизии у Мирачевского была лишь краюха хлеба, сунутая в рюкзак в последний момент. Оставались еще несозревшие ягоды да рыба в постепенно успокоившейся реке (нужно только хорошенько просушить спички). Добравшись до места стоянки, он понял: необходимо сделать привал, хорошо отдохнуть и подкрепиться – сколько суток придется петлять до «Большой реки» с больной ногой, неизвестно.

…На четвертый день он услышал слабый стук: «Показалось. Кому здесь стучать?» И звуки пропали… Но через некоторое время возникли снова, и теперь уже очень явственно слышался стук топора. Рубившие просеку мужики насторожились, увидев грязного, оборванного человека в очках:

– Белый, что ль? Офицерик? – подслеповато прищурился на него лысоватый дядька.

– Да что вы, дядь Вить, белых давно уж перебили, – рассмеялся русоволосый парнишка, – заблудился, видать, человек.

Они и отвели его в ближайшую деревню. Тамошнее начальство, после выяснения всех обстоятельств, помогло добраться до Лены, а уж оттуда Леонид нанял лодку до самого Киренска.

* * *

Ирочка не сразу узнала любимого папу. Ольга, обычно сдержанная, ревела, обнимая исхудавшего мужа. Не заставили себя ждать и Курехин с Савелием – вести в маленьких городках распространяются стремительно. Председатель долго с чувством тряс Лёнину руку, а проводник совершенно панибратски хлопал его по плечу, приговаривая:

– Ай да начальник, ай да молодца! – и повернувшись к председателю: – А я говорил, что живучий он. Ага, смышленый и живучий!

Выяснилось, что отсутствовал инженер больше трех недель. Савелий всем все объяснил, как велели. Кроме Курехина. Ему он сразу же рассказал, как дело было. Стало понятно, в каком примерно районе искать банду Бугра (слово «банда» неожиданно резануло Мирачевского). Операция проводилась под большим секретом: считалось, что у Игната немало сторонников в каждом населенном пункте.

– Где он теперь? – спросил Леня.

– Где? В Иркутск такую важную птицу увезли, следователь аж оттуда прибыл.

Леонид помрачнел: он и вправду сдружился со своим «тюремщиком», и было трудно осознавать, что такая яркая жизнь прервется в какой-то мере и из-за него. Противоречивой личностью был Игнатий, но в какой-то мере привлекательной – одним словом, благородный разбойник, вылитый литературный типаж. А ночью, сквозь сон, вдруг пробилась одна, очень странная мысль: «Эх, не успел спросить Игната, родственник

он все же Василию Бугру или нет…»

* * *

В самом конце августа семейство Мирачевских внезапно увеличилось: без предупреждения, как летний снег (а говорили, что в здешних краях случается и такое), заявилась Ольга Ираклиевна с мужем.

Прочитав немой вопрос в глазах невестки, свекровь сразу внесла ясность:

– Здесь мой сын и я буду здесь жить.

– Мам, может, лучше все-таки в Москве? – только и выговорил Леонид.

Оказалось, что это не прихоть – вдруг сорваться в такую даль. Для гордой женщины жизнь в Червоне стала совсем невыносимой: точку поставили местные власти, реквизировав старинный дом, родовое гнездо Шпирканов.

Так, в жизнь Иры навсегда вошли бабушка с дедом, а в изыскательской партии появилось еще двое надежных работников – привычная ко всему мать начальника и ее муж Николай Иосифович Кирик, служивший на Подолье егерем.

Немало трудностей пришлось еще испытать членам той экспедиции, но Ольга Ираклиевна до конца дней своих не могла забыть одну встречу в тайге – с медведем. Она довольно далеко отошла от стоянки, собирая грибы: на той полянке их было так много, что женщина не успевала разогнуться и только слышала хруст веток. А когда выпрямилась, в нескольких метрах от нее стоял медведь. Замерев от ужаса, смотрела она на него, вспоминая, что рассказывал об этих животных Савелий. Убегать было категорически нельзя, оставаться – опасно. Говорили, что и кричать не следует. Но тут медведь, видимо, углядел в ней добычу и зарычал. И – от ужаса, от неожиданности – Ольга Ираклиевна ответила тем же: она стояла прямо напротив грозного зверя и орала. Кричала громко и отчаянно, не сделав ни шага назад! И – медведь сначала попятился, а потом и вовсе развернулся и ретировался в чащу. Без сил опустилась она на траву… Как вернулась в лагерь – не помнила. Но корзину с грибами из рук не выпустила.

* * *

К концу года партию Мирачевского перевели в Новосибирск. Снова по зимнему тракту отправилась семья, теперь уже в расширенном составе. Расширенном, но не окончательном: к лету ожидалось пополнение – Оля снова была в положении.

Глава 4

«В буднях великих строек…»

Новосибирск поразил прибывших. Центральная часть представляла собой одну большую стройку. По сути, город все еще оставался Новониколаевском начала века, в основном деревянным, со всего несколькими мощеными улицами, и, конечно, мало соответствовал своему новому статусу столицы Западно-Сибирского края. Однако бывший купеческий и торговый город быстро превращался в крупный промышленный центр. Его главная улица – проспект Красный (бывший Николаевский) – уже с середины 20-х годов был расширен, обзавелся бульваром, а вместо старых построек буквально на глазах росли конструктивистские громады.

Символично, что эта улица начиналась от Транссибирской магистрали, – оживление железнодорожного строительства превратило город еще и в крупный транспортный узел, через который были проложены новые маршруты: Турксиб, а также линия, связавшая Новосибирск с Кузбассом.

Огромная территория края включала необъятные пространства с богатейшими залежами полезных ископаемых, но неразвитой сетью дорог. А значит, работы у треста Сибстройпуть, ответственного за развитие транспортной инфраструктуры, хватало: необходимо было соединить места добычи угля, железной руды, редких металлов с городами, где возводились предприятия по их переработке, и с заводами Урала.