Два времени – две судьбы
Шрифт:
Через двадцать минут, стоя бок о бок в кабинете директора, две сестры наблюдали через широкое чистое окно, как Соколова загрузили в скорую помощь и повезли в травмпункт. Фельдшер при беглом осмотре диагностировал перелом левой руки.
Соне было стыдно. Все из-за нее, из-за ее слабости к маминым пирожкам. Стоило вспомнить про хрустящую масляную корочку снаружи и мелко-мелко порубленную с яйцом капусту внутри, как нос девочки защекотал запах жареного теста, а во рту почему-то стало слишком много слюны, пришлось сглотнуть.
Под пристальным взглядом директрисы Ларисы Михайловны,
– Наша школа славится образцовой дисциплиной, – после долгого молчания бесстрастным тоном начала разнос директриса, – У нас такого ЧП не было уже года два! Лиза, я не ожидала от тебя такого. Ты прилежная и ответственная ученица, лучшая в 9 «А», как ты могла ввязаться в драку?
При этом Лариса Михайловна на Соню бросила один короткий ничего не выражающий взгляд. Девочке неожиданно стало все равно, что будет дальше. Ну, выгонят их. Может, это будет к лучшему! Соня будет умолять родителей, чтобы их с Лизой отдали в разные школы, тогда у неё появится шанс быть замеченной. Вот они, две сестры, стоят перед директором после драки, именно она, Соня, толкнула парня, и тот сломал руку, но почему-то на нее директор не обращает никакого внимания, будто ее тут и нет вовсе, будто она пустое место. Соне надоело быть пустым местом.
Родители всю жизнь ставили Лизу в пример. «Посмотри, Сонечка, а Лиза уже все доела…», «А Лизонька уже почистила зубки, бери пример с сестры…», «Посмотри, как Лиза аккуратно пишет, поучись у нее…»
Грустные размышления Сони прервал спокойный голос сестры.
– Что вы, Лариса Михайловна, какая драка! Я успокаивала сестру, она недавно была у врача, у нее проблемы с обменом веществ из-за подростковых перестроек, она очень эмоциональна в последнее время. Соколов шел мимо, мы поздоровались, он поинтересовался, кто обидел Соню, и предложил помощь. Я его поблагодарила за предложение и дружески подтолкнула в плечо, у него подвернулась нога, и он неудачно упал. Это несчастный случай, Лариса Михайловна.
Уверенно излагая эту ложь, Лиза доброжелательно улыбалась директрисе.
– А вот Камалов утверждает, что ты таскала Соколова за волосы!
– Я? – искренно удивилась Лиза. – Я же слабая девочка, а Соколов сильный парень. Как бы у меня это получилось? Камалов был далеко и просто не понял, Соколов ходит вечно растрепанный, и я просто по-дружески взъерошила его лохмы, заметив, что ему давно пора стричься.
Лариса Михайловна внимательно посмотрела на Лизу в черном деловом костюме. Девочка по дороге в кабинет директора успела привести себя в порядок: заправила белую рубашку, переделала низкий хвост, чтобы он опять был безупречно прилизанный, застегнула на все пуговицы пиджак. Лиза спокойно выдержала внимательный взгляд Ларисы Михайловны, продолжая доброжелательно улыбаться.
Соня не знала, восхищаться ей самообладанием сестры или ужасаться ее изворотливостью.
«Ей надо в шпионы пойти», – думала Соня, выходя из кабинета директора вслед за сестрой. Не понятно было, поверила ли Лариса Михайловна Лизе, но девочек отпустила, пообещав вернуться к этому вопросу после разговора с Соколовым. К Соне директриса так ни разу и не обратилась.
Когда кабинет директора оказался достаточно далеко, Соня остановилась и сердито спросила Лизу:
– Зачем ты ей рассказала про врача? Я не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал!
– А как объяснить твой зареванный вид? Только проблемами со здоровьем. Да к тому же кому легче поверит директор: несчастной больной девочке и отличнице или вечно лохматому лентяю?
– Но я не хочу, чтобы меня жалели! – возразила Соня, все больше поражаясь своей сестре.
– Напрасно. С помощью жалости можно легко манипулировать людьми, особенно русскими, мы очень добросердечны.
– Лиза, ты чудовище! В тебе есть хоть что-то человеческое? – отступая от сестры, прошептала Соня.
– Я просто руководствуюсь разумом…
Но Соня уже ее не слушала, она развернулась и побежала к выходу из школы. Плевать, что в классе остался новенький портфель и целый пакет с выданными учебниками. Девочку снова душили рыдания, горло сдавил спазм, слезы застилали глаза. Она бежала и чувствовала, как трясется валик жира на животе, груди скачут в разные стороны, несмотря на бюстгальтер. В голове путались мысли:
«Как же всё отвратительно. Сестра монстр внутри, я снаружи, мама тряпка, отцу на нас плевать, ему бы поесть и чтобы никто не мешал смотреть телик. Предкам я надоела, они хотят спихнуть меня тетке в Италию… Да и пошли они все! Не хочу никого из них видеть…»
Она выскочила на улицу, в лицо ударил холодный ветер, принеся с собой аромат опавшей листвы. Бежать становилось все труднее, нести на себе огромный вес задача не из простых, дыхание окончательно сбилось, и заболел левый бок. Но девочка не останавливалась, она хотела спрятаться подальше от всех. Выскочив за ворота школы, она понеслась в сторону парка, где можно было затеряться среди столетних дубов и елей. Из-за слёз она почти ничего не видела. Но визг тормозов не услышать было невозможно. Соня в недоумении повернула голову на шум и, как в замедленной съемке, наблюдала приближение белого такси, даже успела разглядеть испуганное лицо водителя азиатской наружности и услышать запах паленой резины, прежде чем почувствовала жгучую боль, а потом мир исчез…
***
Кто-то нестерпимо громко и противно визжал над самым ухом Сони, ее даже пару раз больно ударили по щекам, но в темноте было уютно, никаких проблем, боли, сладкая дрема не отпускала. Но визг продолжался. Высокий девичий голос не унимался:
– Санья! Санья-я-я! Очнись, дура!
Если бы не этот визг, то Соня бы, наверно, продолжила спать, тело было ватным, непослушным, ей даже веки удалось не сразу открыть. Но стоило ей слегка разомкнуть глаза, как к уже восторженному визгу добавились аплодисменты. У Сони тут же появилось ощущение, что кто-то хлопает ей прямо по барабанным перепонкам, перепутав их, собственно, с барабанами.