Двадцать лет спустя (изд. 1957г.)
Шрифт:
— Большой поэт… Он?.. Сразу видно, что — как вы сами сейчас признавались — вы приехали из провинции, виконт, и что никогда не видали его.
Он большой поэт? Да в нем и пяти футов не будет.
— Браво! Браво! — воскликнул высокий, худощавый и черноволосый человек с лихо закрученными усами и огромной рапирой. — Браво, прекрасная Поле! Пора указать этому маленькому Вуатюру его настоящее место. Я ведь кое-что смыслю в поэзии и заявляю во всеуслышание, что его стихи мне всегда казались преотвратительным.
— Кто этот капитан, граф? — спросил Рауль.
— Господин де Скюдери. *
— Автор романов «Клелия»и «Кир Великий»?
— Добрая половина которых написана его сестрой. Вот она разговаривает с хорошенькой девушкой, там, около Скаррона.
Рауль обернулся и увидал двух новых, только что вошедших посетительниц. Одна из них была прелестная хрупкая девушка с грустным выражением лица, прекрасными черными волосами и бархатными глазами, похожими на лиловые лепестки ивана-да-марьи, среди которых блестит золотая чашечка; другая, под покровительством которой, по-видимому, находилась молодая девушка, была сухая, желтая, холодная женщина, настоящая дуэнья или ханжа.
Рауль дал себе слово не уходить от аббата Скаррона, не поговорив с хорошенькой девушкой с чудными бархатными глазами, которая, по какому-то странному сочетанию мыслей, напомнила ему — хотя внешнего сходства по было никакого — бедную маленькую Луизу. Она лежала теперь больная в замке Лавальер, а он, среди всех этих новых лиц, чуть не забыл о ней.
Между тем Арамис подошел к коадъютору, который, смеясь, шепнул ему на ухо несколько слов. Несмотря на все свое самообладание, Арамис невольно вздрогнул.
— Смейтесь же, — сказал г-н де Рец, — на нас глядят.
И он отошел к герцогине де Шеврез, около которой составился большой кружок.
Арамис притворно засмеялся, чтоб отвести подозрения каких-нибудь досужих наблюдателей. Увидав, что Атос стоит в амбразуре окна, из которой он сам недавно вышел, он обменялся несколькими словами кое с кем из присутствующих и незаметно присоединился к нему.
Между ними тотчас же завязался оживленный разговор.
Рауль, как было условленно с Атосом, подошел к ним.
— Аббат декламирует мне рондо Вуатюра, — громко сказал Атос. — По-моему, оно несравненно.
Рауль постоял около них несколько минут, потом отошел к группе, окружавшей герцогиню де Шеврез, к которой присоединились, с одной стороны, мадемуазель Поле, а с другой — мадемуазель Скюдери.
— Ну-с, — сказал коадъютор, — а я позволю себе не согласиться с мнением господина Скюдери. Я нахожу, напротив, что Вуатюр — поэт, но при этом только поэт. Политические идеи ему совершенно несвойственны.
— Итак?.. — шепотом спросил Атос.
— Завтра, — быстро ответил Арамис.
— В котором часу?
— В шесть.
— Где?
— В Сен-Мандэ.
— Кто вам сказал?
— Граф Рошфор.
Тут к ним подошел кто-то из гостей.
— А философские идеи? — сказал Арамис. — Их тоже нет у бедного Вуатюра. Я совершенно согласен с господином коадъютором: Вуатюр — чистый поэт.
— Да, в этом отношении он, конечно, замечателен, — заметил Менаж, но потомство, воздавая ему должное, поставит ему в упрек излишнюю вольность стиха. Он, сам того не сознавая, убил поэзию.
— Убил! Вот настоящее слово! — воскликнул Скюдери.
— Зато его письма — верх совершенства, — заметила герцогиня де Шеврез.
— О, в этом отношении он вполне заслуживает славы, — согласилась мадемуазель Скюдери.
— Совершенно верно, но только когда он шутит, — сказала мадемуазель Поле. — В серьезном эпистолярном жанре он просто жалок. И согласитесь, что, когда он не груб, он пишет попросту плохо.
— Признайтесь все же хоть в том, что шутки его неподражаемы.
— Да, конечно, — сказал Скюдери, крутя ус. — Я нахожу только, что у него вымученный юмор, а шутки пошловаты. Прочитайте, например, «Письмо карпа к щуке».
— Уж не говоря о том, что лучшие его произведения обязаны своим происхождением отелю Рамбулье, — заметил Менаж. — «Зелида и Альсидалея», например.
— А я, с своей стороны, — сказал Арамис, подходя к кружку и почтительно кланяясь герцогине де Шеврез, которая отвечала ему любезной улыбкой, — а я, с своей стороны, ставлю ему в вину еще то, что он держит себя чересчур свободно с великими мира сего. Он позволил себе слишком бесцеремонно обращаться с принцессе и, с маршалом д'Альбре, с господином де Шомбером и даже с самой королевой.
— Как, с королевой! — воскликнул Скюдери и, словно ожидая нападения, выставил вперед правую ногу. — Черт побери, я не знал этого! Каким же образом оказал он неуважение ее величеству?
— Разве вы не знаете его стихотворения «Я думал»?
— Нет, — сказала герцогиня де Шеврез.
— Нет, — сказала мадемуазель Скюдери.
— Нет, — сказала мадемуазель Поле.
— Правда, королева, по всей вероятности, сообщила его очень немногим, — заметил Арамис, — по я получил его из верных рук.
— И вы знаете это стихотворение?
— Кажется, могу припомнить.
— Так прочтите, прочтите! — закричали со всех сторон.
— Вот как было дело, — сказал Арамис. — Однажды Вуатюр катался вдвоем с королевой в коляске по парку Фонтенбло. Он притворился, будто задумался, и сделал это для того, чтобы королева спросила, о чем он думает. Так оно и вышло. «О чем вы думаете, господин де Вуатюр?» — спросила она. Вуатюр улыбнулся, помолчал секунд пять, делая вид, будто импровизирует, и в ответ произнес: