Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика)
Шрифт:
Луна в это время проходила через меридиан. Юпитер поднимался на востоке посреди общей тишины природы, небо и океан соперничали между собой в спокойствии, и море служило ночным светилам лучшим зеркалом, которое когда-либо отражало их изображения.
И когда я думал об этой глубокой тишине стихий и сравнивал ее с тем гневом, которым кипел весь пылающий мщением экипаж «Наутилуса», я чувствовал, как дрожь пробегала по моему телу.
Корабль держался в двух милях от нас. Он все приближался, идя по направлению к тому фосфорическому сиянию, которое указывало местонахождение «Наутилуса».
Я видел его сигнальные огни — зеленый и красный — и белый фонарь, висевший на бизань-мачте. Отраженный свет освещал его оснастку; слегка виднелся дым, который свидетельствовал, что судно идет на всех парах. Снопы искр, куски раскаленного угля, вылетая из труб, рассыпались в воздухе, как звезды.
Я оставался на палубе до шести часов утра. Капитан Немо, по-видимому, не замечал меня. Военный корабль находился от нас на расстоянии около полутора миль и с первыми лучами дня снова начал обстрел.
Момент, когда «Наутилус» нападет на своего противника, был близок, и тогда я и мои товарищи покинем навсегда этого человека, судить которого я не смел.
Я собирался сойти, чтобы предупредить товарищей, как на палубу поднялся помощник капитана. Его сопровождали несколько матросов.
Капитан Немо их не заметил или делал вид, что не замечает.
Последовали нужные приготовления, которые можно назвать приготовлениями к бою «Наутилуса». Они были весьма просты. Решетка, которая служила балюстрадой вокруг палубы, была опущена. Также опустились вовнутрь корпуса, вровень с его поверхностью, будка шкипера и маяк. Теперь поверхность этой длинной сигары из железа и стали не представляла более ни одного выступа, который мог бы стеснять ее маневрирование.
Я возвратился в салон. «Наутилус» продолжал оставаться на поверхности воды. Лучи зарождающегося дня слабо освещали море. Волны легко колыхались. Лучи восходящего солнца уже стали алеть.
Наступил ужасный день — 2 июня.
В пять часов лаг показал мне, что скорость хода «Наутилуса» была задержана. Я понял, что он подпускает военный корабль к себе ближе. К тому же и пушечные выстрелы становились гораздо слышнее. Ядра бороздили воду и пронизывали ее со странным свистом.
— Друзья мои, — сказал я, — момент наступил. Пожмем друг другу руки, и да сохранит нас Господь!
Нед Ленд был смел, Консель спокоен, я нервен и едва мог владеть собою.
Мы отправились в библиотеку. В тот момент, когда я отворил дверь, ведущую к центральной лестнице, я услышал, что верхняя выходная на палубу дверь быстро затворилась.
Канадец уже начал взбираться по ступенькам, но я остановил его. Знакомый свист указывал мне, что резервуары наполняются водой. И действительно, через несколько минут «Наутилус» погрузился на несколько метров ниже поверхности воды.
Я понял маневр. Предпринять что-либо было слишком поздно. «Наутилус» не хотел нападать на военный корабль на поверхности волн, так как тот был защищен непроницаемой броней, а предпочел нанести удар врагу ниже его ватерлинии, то есть там, где броня его не защищала.
Мы снова были заключены и становились невольными свидетелями предстоящей страшной драмы. Помимо того, мы почти не имели времени на рассуждения. Найдя убежище в моей комнате, мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Глубокое оцепенение овладело моим умом. Движение мысли остановилось.
Я находился в том тягостном состоянии, которое предшествует ожиданию ужасного взрыва. Я ждал, я слушал, я жил только чувством слуха.
Между тем «Наутилус» значительно усилил ход: он готовился нанести удар с разбега. Весь его корпус содрогался.
Вдруг я вскрикнул. Произошел удар, но сравнительно легкий. Я почувствовал, с какой силой проникал стальной бивень.
Я слышал скрип и треск. Но «Наутилус», увлекаемый движением вперед, проходил сквозь массу корабля, как игла сквозь парусину.
Я не мог этого выдержать. Растерявшись, обезумев, с поднявшимися дыбом волосами, с непомерно широко раскрытыми глазами, тяжело дыша, без вздохов, без голоса, и все же я смотрел! Непреодолимая сила приковала меня.
Огромный корабль погружался медленно. «Наутилус» продолжал также опускаться, следя за всеми его движениями. Вдруг произошел взрыв. Сжатый воздух заставил взлететь палубу корабля. Толчок воды был до того силен, что «Наутилус» отнесло назад.
Несчастный корабль стал погружаться быстрее. Показались его марсы с вскарабкавшимися на них жертвами, затем его барры, сгибавшиеся под тяжестью людей, и, наконец, верхушка его большой мачты. Затем темная масса исчезла, а вместе с ней и ее экипаж, увлекаемый ужасным водоворотом.
Я выбежал из комнаты и бросился в салон.
Здесь находился капитан Немо. Молчаливый, мрачный, неумолимый, он смотрел в окно салона.
Огромная масса тонула под водой, и, чтобы созерцать ее агонию, «Наутилус» опускался в бездну вместе с ней. На расстоянии десяти метров я видел расколотый корпус военного корабля, в него устремлялась вода с громовым рокотом, я также видел два ряда пушек и сети по бортам судна. На палубе двигались какие-то черные тени.
Вода прибывала. Несчастные бросались на ванты, цеплялись за мачты, корчились под водой. Это был человеческий муравейник, застигнутый приливом моря!
Парализованный, скованный томлением, я обернулся к капитану Немо. Этот страшный судья и исполнитель приговора, настоящий архангел мести, все продолжал смотреть. Когда все было кончено, капитан Немо направился к двери своей комнаты, отворил ее и вошел. Я следил за ним глазами.
На заднем панно, под портретами его героев, я увидел портрет молодой женщины с двумя маленькими детьми. Капитан Немо смотрел на них несколько минут, протянул к ним руки, встал на колени и зарыдал.
Глава XXII
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА КАПИТАНА НЕМО
Вслед за этим страшным видением ставни затворились, но салон не осветился. Внутри «Наутилуса» царили мрак и тишина. Он покидал это место разорения и отчаяния в ста футах под водой с поразительной быстротой. Куда он шел? На север или на юг? Куда бежал этот человек после такого ужасного мщения?
Я вошел в свою комнату, где Нед и Консель сидели молча. Я чувствовал неопределенный ужас к капитану Немо. Если ему и пришлось страдать от людей, он все-таки не имел права так им мстить. Он сделал меня если не соучастником, то свидетелем своей мести. Это было уже слишком.