Дважды не живут
Шрифт:
«Ничтожество!»
Поэтому «Щит» заведомо не мог самовозбудиться и пойти вразнос, грозно напоминая, что слово «резонанс» из русского словаря пока еще никто не вычеркнул. Это был медленный процесс, который в чем-то напоминал развитие метастаз. Конечно, применительно к Интернету.
Был при этом, естественно, и тотализатор. Но уже совсем другого типа. Люди ставили на один из возможных вариантов развязки и ждали окончания игры. Ждали, не суетясь, периодически сверяя свои прогнозы с развитием процесса. И выиграть или проиграть – хоть играли и очень по-крупному – это было для них не самым
Мало того, что все были очень богаты, но все еще были и аналитиками. Точнее, стали богатыми благодаря такому своему качеству.
Сисадмин же при любом раскладе имел на этом свой процент и возможность расслабиться. Полгода. А то и год. Как фишка пойдет.
Пришлось изрядно поменять и игровой состав. Всех этих Трансмиссий, Профессоров, Скинов заархивировал на хрен. Оставил, естественно. Танцора со Стрелкой. Пристегнул к ним новую модель – Следопыта. Для некой провокативности.
И Деда. Это был уникальный экземпляр, непредсказуемый, словно шаровая молния. На девяносто девять процентов эвристическая модель. Да еще с абсолютно неконкретизированной мотивацией поступков. Впрочем, как и было оговорено с участниками тотализатора. Дед был создан по принципу «бодливой корове бог рогов не дал». То есть имел ограниченное число степеней свободы. Иначе игра была бы куда безумней «Мегаполиса».
Короче, вся эта шарманка была запущена, и теперь можно было наслаждаться бездельем. Например, представлять, насколько близко самоощущение игроков к человеческому. Способны ли они к рефлексии? Как и насколько остро чувствуют? Если, конечно, способны чувствовать. Поскольку общаться с ними можно было только через адаптер, то ничего этого известно не было.
Да даже и про другого-то человека ничего определенного сказать невозможно. А тут… Сплошная иллюзия. Невидимая и неслышимая. Дающая о себе знать лишь при помощи модуляции растра монитора и последовательностей единичек и нулей, врывающихся через порт модема.
Так Сисадмин думал и мечтал дни напролет.
Все это, конечно, было приятно и удобно. Кабы иногда не одолевала скука.
Танцор стоял на перекрестке, дожидаясь зеленого. Перегнал приемник с «Европы-плюс» на «М-радио». Закурил. Взялся за ручку переключения скоростей…
И вдруг боковым зрением уловил слева что-то необычное. Какое-то странное движение. Повернул голову.
И увидел, что в стоящем рядом зеленом «Вольво» поползло вниз боковое стекло…
Внутри сидел один из убийц. Что на Пушкинской. Взгляды встретились.
Танцор бросил ручку и судорожно полез в карман. Потому что тот, в «Вольво», уже поднимал руку с пистолетом.
Танцор не успевал. Не успевал, понимая, что надо бы кинуться вправо на сиденье. А потом, если удастся, если повезет, открыть правую дверь и вывалиться на землю. И если опять повезет…
Но Танцору было неловко. Точнее, было бы неловко жить, если такой заячий трюк удался бы.
Поэтому он, ухватив наконец-то пистолет, тащил его… и тащил… и тащил… Продолжая не мигая смотреть
И вдруг сзади раздался бешеный визг резины, и сразу же – в зад «Вольво» кто-то вмазал со страшной силой, отбросив машину вперед метров на пять.
На месте «Вольво» стоял темно-коричневый джип. И в окно орал один из тех, что перебили таганских бандитов: «Давай, на хрен, скорей!»
Танцор рванул вперед. И, хоть и был в трансе, увидел, как из джипа, обогнувшего «Вольво» справа, что-то влетело в окно заклинившей машины.
И потом, уже далеко позади, рвануло. Уже как бы и не сильно, поскольку, во-первых, он успел отъехать на изрядное расстояние, а во-вторых, движок «Жигуля» ревел, словно «МиГ» на форсаже.
Понял, что надо сбросить скорость, а не нестись по Большой Пироговке ошпаренной собакой. Хоть и ни при чем, но пушка в кармане. И этого вполне достаточно. А отстреливаться от ментов в его положении было бы полным идиотизмом.
Джип шел сзади. И мигал правым поворотником. Все правильно, надо уходить с трассы. Надо уходить и теряться в броуновской московской сутолоке.
Вначале в сторону Усачева ушел джип. Потом он.
Минут через десять «Жигуль» Танцора был уже ничем не отличим от сотен тысяч других московских машин – та же скорость, слегка превышающая допустимую, та же умеренная наглость при перестраивании в другой ряд, та же раздраженность на светофорах.
Можно было начинать думать.
Было ясно, что кто-то приставил к нему крутую охрану. И там, у Чипа, приходили не для того, чтобы рассчитаться с таганской братвой. Спасали именно его, Танцора.
Но кто же это такой добренький? Уж не Петролеум ли? Если верить Весельчаку, а верить ему нельзя было ни при каких обстоятельствах, то он ничего не знает об этих чуваках.
Более того, если ему все-таки поверить, то именно он и должен был стремиться замочить Танцора. Чтобы не искусился и не пустил дискету в дело. Потому что это будет квалифицировано рухнувшим Трейдом как диверсия Петролеума. Будет большой шум, и вслед за Трейдом рухнет и Петролеум. Не без помощи прокуратуры.
– Блин! – заскрежетал зубами Танцор. И чуть не вмазался в притормозившего впереди «Москвичонка».
До него дошло главное. Хрен с ней, с охраной! Почему этот ублюдок собрался его пришить?! Почему в такой неудобной ситуации?!
Ведь выследил, сука! Ну и пас бы!
Танцор остановился у обочины и сидел, не снимая рук с руля и неподвижно глядя в одну, бесконечно удаленную, точку.
Ведь им сначала надо найти дискету!
Выхватил мобильник, набрал номер и ждал, считая бесконечно длинные, словно иголки, которые нагоняют под ногти, гудки.
Ждал.
Ждал.
Ждал.
Наконец-то!
– Стрелка, слава Богу! Что ты так долго не подходила?
– Уж и пописать нельзя, что ли? Нетерпеливый какой выискался.
– Стрелка, милая! Запрись как следует! Слышишь? Сейчас же! На все замки. Давай, скорей.
– Да что такое-то? Ты с дуба, что ли, рухнул?
– Сейчас же, слышишь? Это очень, очень опасно! Танцор услышал, как трубка слегка стукнулась о стол. Послышались шаги. Или ему это почудилось от взвинченности нервов. Потом Стрелка опять взяла трубку.