Дважды рожденная
Шрифт:
Через некоторое время Брант совсем выздоровел. С тех пор он стал приходить в гости еще чаще. А как-то, изрядно хлебнув пива, сказал, будто бы в шутку:
– Твоя дочь, Симор, настоящее чудо. Вот подрастешь, Айла, я приду и попрошу твоей руки.
Я зарделась так, что уши запылали, а щеки закололо как иголочками. И убежала, провожаемая смехом отца с матерью, в котором, однако, звучала и гордость.
А Старшая тогда почему-то разозлилась. Она не верила в обещания мужчин.
Брант больше не заговаривал о сватовстве, но взял себе за правило каждый раз приносить
Меня мало привлекали детские игры, и с ровесниками я почти не дружила. Не только потому, что было скучно изображать взрослых и болтать о пустяках. Старшую пугал город: шумные толпы незнакомцев, запряженные лошадьми повозки на узких улочках, простор морского побережья, оглушительные свары чаек и резкие запахи лодочной пристани. Но вскоре она привыкла: дочери рыбака не провести всю жизнь под крышей. Когда я в десять лет стала выходить в море с отцом на пляшущем по волнам баркасе, она сперва пугалась до обморока. Пугался и отец, бросался поднимать меня, брызгать водой и хлопать по щекам:
– Айла! Что с тобой, детка?
Старшая смущалась, глядя в его обеспокоенные, синие, как море глаза. Думаю, она любила его едва не больше меня, ведь у нее давно не было своего отца. И ей давно не приходилось вот так, как мне сейчас, опираться на чье-то крепкое, теплое плечо, чувствовать заботу и защиту.
А потом нам со Старшей даже стал нравиться упругий ветер, бьющий в лицо, плеск о киль белых бурунчиков, гудение натянутого паруса и солнечные блики. Тогда нам становилось весело и чуточку страшно, совсем как в те дни, когда она навещала знакомый выводок огненевидимок.
В то утро, когда на востоке начала собираться призрачно-лиловая туча, я впервые ошиблась, предсказав бурю. Ни назавтра, ни в ближайшие дни на небе не появилось ни облачка. А туча продолжала темнеть, наливаться багровым, как густеющая кровь. Казалось, она излучает собственный странный свет, и от этого у всех нас тени сдвоились: прилипла еще одна, серая и рваная, будто старая паутина. Я чувствовала исходящий от тучи ужас, но не понимала, что происходит. Пока не стало слишком поздно.
Мы с отцом рыбачили в море, когда грозовой восточный горизонт пролился тремя тощими, словно голодные псы, шхунами. Корабли с потрепанным такелажем, без флагов шли круто к ветру, срезая макушки волн.
Увидев их, отец вскочил на банку, с тревогой прищурился.
– Уходим, Айла, - бросил он мне, прыгая на весла.
– Живо!
– А сети?
– вздрогнула я. Хотя от серого ореола вокруг кораблей стало жутко и мне.
– Не до них.
Дрожащими руками я достала запасные весла и вставила в уключины. Старшая услышала мою панику и поддержала. Мы налегли - баркас стрелой полетел по воде.
Но нас уже заметили. Как мы ни старались, шхуна приближалась быстрее. Когда с борта нацелились два десятка аркебуз и прозвучал приказ, пришлось остановиться.
Я ожидала, что, поднявшись на палубу, увижу кровожадных убийц, источающих злобу и жадность. Но команда пиратского корабля состояла из потрепанных жизнью людей, которым было мало что терять кроме собственной жизни. Одни спокойно лазили по реям, управляя парусами, некоторые перебрасывались шутками и хохотали, другие точили и чистили оружие. Их было много, сотня, может, больше. К предстоящему набегу пираты относились деловито, как к трудной и привычной работе. Над многими витала аура смерти или тяжелых увечий, но будущее их не заботило. И в этом-то заключался весь ужас. Молить о милости можно, когда убийца сознает, что творит страшное. И бессмысленно, если для него человеческая жизнь не важнее блошиной.
Капитан шхуны носил атласный камзол, начищенные сапоги и гладко брил смуглый подбородок. Когда-то он принадлежал к знатной семье и, видимо, по-прежнему считал себя вельможей.
– Какие чудесные волосы у твоей дочери, мэтр. Чистое серебро, - с усмешкой протянул он, наматывая мою косу на лишенную трех пальцев левую руку.
– Я оставлю локон на память, ты не против, дитя?
Срезав прядь у виска, обнаженный клинок переместился к моему горлу.
– Что вам нужно от нас?
– Отец рванулся из держащих его рук.
– Фарватер. Мы можем найти его и сами, но с твоей помощью будет быстрее.
– Но я рыбак, а не штурман!
Капитан нахмурился. Он не любил прямых взглядов и еще больше - отказов. Нож скользнул по моей щеке, заструилась кровь.
Я чувствовала, как Старшая возмущенно сжала кулак. Я могу вывернуть руку этому человеку из сустава, ведь он не ожидает такого от девчонки. Но со всей командой мне не справиться.
– Ты не раз видел, каким путем идут в гавань торговые корабли, верно?
Отцу пришлось подчиниться.
В городе подняли тревогу, когда шхуны прошли половину пролива. В крепости на скале торопливо затрубил горн, забегали люди. Форт огрызнулся поспешными залпами, но ядра лишь вспенили воду, только два или три выбили щепу из фальшбортов. Невероятная наглость пиратов застала защитников врасплох.
Едва корабли миновали пролив, мы с отцом перестали быть нужны. Завороженная летящими ядрами, я едва не пропустила миг, когда капитан кивнул своим головорезам. Но отец знал, что так будет. Одним сильным толчком он столкнул меня за борт. Падая, я увидела, как он бросился к ближайшему пирату, перехватил меч, попытался отнять...
– Нет!
Я провалилась под воду. Крик стоял у меня в ушах - это кричала Старшая.
Зеленоватую, наполненную пузырьками толщу пробило еще одно тело, от которого потянулся широкий кровавый след.
Отчаянным усилием я подплыла к отцу, схватила за рубаху, потащила наверх. Когда мы вынырнули, он закашлялся. На губах показались кровавые пузыри. Серая тень полностью наползла на него.
– Нет, - шептала я, изо всех сил удерживая отца на поверхности. Он вдруг стал слишком тяжел, слишком. Старшая помогала, но от холодной воды у меня начало сводить мышцы. Отец открыл глаза; их синева совсем потускнела. Но голос был тверд, как всегда: