Две королевы
Шрифт:
— Несчастный!
— Часовня была залита мерцающим светом; вокруг статуи королевы, как у гроба, горели свечи. Герцог сидел напротив, один, и смотрел на нее. Когда я вошел, он, не отводя глаз от статуи, спросил, я ли это, и, получив утвердительный ответ, сказал:
«Юсуф, я послал за тобой, потому что больше не хочу появляться во дворце, но вместе с тем должен выполнить полученный приказ».
«Как будет угодно вашей светлости».
«Юсуф, она явилась мне».
«Кто, господин герцог?»
«Она! — повторил он, нетерпеливым жестом указав на гробницу, будто ни о ком другом, кроме как о королеве Луизе, не могло быть
Я подумал, что он окончательно сошел с ума, и попытался прощупать его пульс; герцог оттолкнул меня.
«Я не сумасшедший, Юсуф, и говорю тебе правду, ты сейчас сам в этом убедишься. Повторяю, она сказала мне нечто очень важное для Испании. Запомни то, что сейчас услышишь, и передай той, которую они сделали королевой, ибо она должна повиноваться».
После этого, ваше величество, чтобы подтвердить истинность предстоящего сообщения, он слово в слово повторил наши с вами ночные разговоры у постели короля, когда мы оставались одни и никто не мог нас слышать. Он рассказал мне о ваших слезах, об отчаянии и тяжелых переживаниях, которыми вы делились со мной, зная, что они будут похоронены в моем сердце. Больше того, он заговорил со мной о принце Дармштадтском и принце Баварском, несчастном ребенке, погибшем так же, как королева Луиза, напомнил о моей попытке спасти мальчика — об этом знал только я один, даже вы небыли посвящены в мою тайну. Я возлагал последнюю надежду на микстуру, которую составил из самых разных лекарств. Но мне не удалось спасти принца, и я никому ничего не сказал, а герцог знал про микстуру, хотя никогда и не слышал названий составляющих ее веществ! Заметив, как я удивлен и сочтя доказательство убедительным, герцог продолжил:
«Теперь ты веришь мне, не так ли? Отправляйся к Анне Нёйбургской. Скажи ей, что завещание короля необходимо признать недействительным, что Австрийская династия в Испании не угодна Богу, ее преступления переполнили чашу его терпения. Законные наследники — дети дофина, и справедливость должна восторжествовать. Пусть Анна Нёйбургская действует в этом направлении, если хочет обеспечить себе хоть минуту покоя в этом и в ином мире».
Вот что, ваше величество, он велел передать вам, добавив, что вы получите такую помощь, на которую вовсе не рассчитываете; что не надо отчаиваться, если возникнут препятствия; что вас, возможно, оттолкнут, не поняв, но в конце концов вы достигнете цели. И если вы не прислушаетесь к моим словам, то будете мучиться до тех пор, пока не уступите».
Королева не верила своим ушам. Она знала Юсуфа, не сомневалась в его честности и обширных научных познаниях; если бы она услышала подобное из других уст, то не придала бы никакого значения сказанному. Но Юсуф! В нем она не могла сомневаться.
— Увы! — ответила королева. — Что могу я сделать? Но я попытаюсь, клянусь вам, только добьюсь ли успеха? Я ненавижу Австрийский дом после смерти моего бедного кузена, после попытки запятнать мою честь с помощью принца Дармштадтского, я хотела бы обратить мысли короля к Франции, ибо это справедливо. Луиза Орлеанская, если она действительно являлась герцогу де Асторга, смогла бы повлиять на короля лучше, чем я, напомнив о себе. Так пусть она мне поможет, а я, по крайней мере, постараюсь действовать.
XXIV
После разговора с Юсуфом королева долго думала о том, что она должна предпринять, чтобы эти планы увенчались успехом. Она знала, как настроен король. Он ежедневно восторгался своим поступком, радовался, что решился на него. Господин Харрах, новый посол Империи, почти не расставался с Карлом и уже вмешивался во все, будто стал хозяином. Он окружил короля вниманием, засыпал подарками от имени своего повелителя. Увлечение раковинами у Карла прошло и уступило место страсти к камням с надписями. По приказу императора его слуги обшаривали всю Италию, выискивая новые образцы для короля. Карл II, когда его не мучили приступы, черная меланхолия и жестокая тоска по Луизе Орлеанской, только и говорил, что о добром кузене и о своем наследнике эрцгерцоге.
Анна Нёйбургская жила среди всего этого как мученица, терпящая пытки; она вызывала жалость у всех, кто видел ее. Однажды у одной из ее служанок сорвалась фраза:
— Даже ради двадцати корон я не согласилась бы оказаться на месте нашей несчастной королевы!
Анна выезжала только с королем в карете с задернутыми кожаными шторками, ни с кем не разговаривала, кроме как со своими приближенными, и виделась лишь с двумя друзьями — принцем Дармштадтским и адмиралом, но с ними она не делилась своими горестями, храня их в глубине души как самое драгоценное сокровище, ведь эти страдания причиняла ей ее любовь.
На следующее утро после той памятной ночи королева послала за адмиралом. Она тщательно обдумала этот шаг и, хотя была уверена в этом человеке не так, как в Дармштадте, отдала предпочтение испанцу, полагая, что иностранцу не следует вмешиваться в дела Испании. Пристрастие адмирала к Австрии было хорошо известно, и все же королева решила использовать его, а если это не удастся, найти другого посланника.
Адмирал явился в назначенный час. Сначала королева заговорила с ним о чем-то второстепенном — она все еще колебалась. Но когда адмирал выразил удивление по поводу срочного приглашения во дворец, обернувшегося ничего не значащим разговором, королева набралась храбрости и объяснила, зачем она позвала его:
— Я хочу дать вам одно поручение, господин адмирал, и прошу вас исполнить его сегодня же, каким бы удивительным оно вам ни показалось. Мне кажется, вы не слишком близко знакомы с герцогом д'Аркуром.
— Я действительно плохо знаю посла Франции; ему известно, что я не француз, и мы оба не стремились к частым встречам.
— Однако именно к нему я посылаю вас сегодня, но вы должны дать мне слово, что не откроете никому то, что я попрошу вас передать ему от меня.
— Вы отправляете меня в посольство Франции? Удивительно! Не понимаю, что может быть общего у вашего величества с этим гнездом интриг и бесчестия. Тем не менее я даю слово никогда не рассказывать то, что соблаговолит доверить мне моя королева.
— Господин адмирал, необходимо признать недействительным завещание короля и сделать так, чтобы оно было переписано в пользу герцога Анжуйского.
— Неужели, ваше величество, я слышу от вас такие речи?
— Да, сударь, и, поскольку вы, как известно, преданы мне, лучшего посланника для того, чтобы передать от моего имени слова примирения Людовику Четырнадцатому, не найти.
— Не знаю, во сне это происходит или наяву. Но не забыли ли вы, ваше величество, что я душой и телом предан славной Австрийской династии?