Две коровы и фургон дури
Шрифт:
— Так ты говорил, что проезжал под холмом Хенитон, — напомнил я.
— Точно. Вот я и решил разнюхать, что там делал незнакомый чувак. В тот же вечер и отправился.
— Разнюхивать — твое любимое занятие, верно?
Он так взглянул на меня, что на секунду я испугался, что он меня сейчас треснет. Спайк не из тех, кто спускает людям шуточки о себе. Он ужасно вспыльчивый, и, хотя потом быстро отходит и всегда извиняется за то, что накостылял по шее, дразнить его все равно нет смысла. У Спайка удар правой такой, что мало
— Верно… — а потом рассказал, как оставил свой трактор на придорожной парковке и отправился по следу незнакомого чувака.
На ходу Спайк придумал себе готовую историю — у него на все готова история. Что будто он ищет двух овец, что отбились от хозяйского стада. «А вы их, часом, не видели? Они вроде сюда наладились…»
Спайк нашел под деревьями тропу, по которой шел незнакомец, и прошагал по ней с полмили. Пересек ручей по небольшому каменному мосту, и тут тропа разделилась на две. Одна шла вверх к коттеджу на горе, другая уходила вниз, в лес.
— Там было как-то странно, — сказал Спайк. — Совсем тихо, понимаешь? Ни птиц не слышно, ни ветерка, вообще ничего. Тихо, как в могиле. Я слышал только свое дыхание да звук шагов. Тропа стала совсем узкая, но нахоженная, словно ею часто пользуются. Я уже думал повернуть назад, как вдруг кое-что услышал.
— Что ты услышал?
Спайк приложил к губам палец и понизил голос:
— Я нырнул в кусты и залег там. Тропа заканчивалась на небольшой поляне. И там стоял тот самый чувак — около высокого парника на обручах.
— Что? Такого, в котором выращивают овощи?
— Точно.
— А что он там делал?
— Хрен знает, — сказал Спайк. — Это нам с тобой и предстоит выяснить. Он залез в парник, а я решил сделать ноги. Мне не захотелось ошиваться там одному. А получить от него кой-чего можно.
— Получить?
— Ага!
— И нам надо выяснить, что к чему?
— Конечно!
— А зачем?
— Ну, знаешь…
— Мы должны переться черт-те куда, потому что какая-то горилла залезла в парник посреди леса?..
— Эй, я не говорил, что он горилла!
— Но ты же сказал, что от него можно получить!
— Ну и что? Получить можно не только в этом смысле слова.
Спорить со Спайком, когда он входит в раж, бессмысленно и даже опасно. Лучше всего дать ему выговориться, поэтому я закрыл рот и молча слушал, пока он снова и снова объяснял мне, что да, мы именно это и собираемся сделать: выяснить, что та горилла делала в парнике посреди леса.
— Мы?
— За тобой должок, забыл, Эл?
И правда. Пару месяцев назад мы со Спайком выпивали в Веллингтоне, и я сказал одному придурку, чтобы он прекратил молоть херню насчет моего пива. Тот недоумок сказал, что я типа пью мочу, а не пиво, вот я и приказал ему заткнуть пасть. Иногда я открыто говорю людям, что думаю, а вот Спайк предпочитает разговаривать кулаками. Его собственные мозги, если не замышляют какую-нибудь очередную пакость, обычно работают на холостом ходу. Тогда еще кто-то сказал: «А ну повтори!» И я сказал: «Да пожалуйста!» — и повторил. Спайк пил в другом конце бара, но он всегда чувствует, когда назревает буча, он и из самого Майнхеда почуял бы неладное.
— У тебя все путем? — спросил он, неожиданно появившись за моим плечом. В одной руке он держал пустой стакан, а другую засунул в карман. Вид у него был совсем расслабленный.
— Да, — сказал я.
— Это что, твой приятель? — спросил Спайк, и недоумок, который обозвал мое пиво мочой, сделал шаг назад.
— Мы просто болтали о пиве, — сказал я.
— А тебе чего в своем углу не сидится? Подраться охота? — спросил его недоумок.
И Спайк сразу взвился прямо до потолка:
— Кому тут охота подраться?
Я не успел и слова вымолвить, как он схватил недоумка за загривок, крутанул на сто восемьдесят градусов и стал подталкивать к выходу. Не знаю точно, что там произошло, но, когда я протолкался к выходу, парень уже лежал на полу, а Спайк потирал ушибленный кулак.
— Еще хочешь? — спросил он.
Парень помотал головой.
— А то давай добавлю.
— Забудь…
— Забудь?
— Ага…
И это не единственный раз, когда Спайк за меня вступался. Однажды на ярмарке в Эппли один мужик решил, что я пялюсь на его девчонку, и хотел проучить меня, а в другой раз чья-то сестра спросила меня, люблю ли я пастернак, а я ответил, что терпеть его не могу. Да много чего можно припомнить. А если вы спросите, почему Спайк меня защищал, так я скажу, что у нас с ним было что-то вроде союза, ну, знаете, как в американских фильмах, где два совершенно разных типа вместе ищут сокровища. Спайк по жизни сначала делает, а потом уже думает, а я и шагу не ступлю, не обмозговав как следует. Он идет напролом, а я выжидаю. Он говорит, я задаю вопросы. Он зубами скрежещет, а я свои чищу по утрам. Я езжу на «Хонде-250» — ударной помеси кобылы с мотоциклом, а Спайк водит белый фургон с рулем размером с блюдечко и включает музыку на полную громкость. Он чуть не каждую неделю клеит новую девчонку, проводит с ней выходные, а потом заявляет, ему, дескать, надоело, и клеит другую. Я же только смотрю на девчонок и слюнки глотаю. И если честно, я сам удивляюсь, что мы с ним до сих пор не разосрались.
— Иногда, — проворчал Спайк, — смотрю я на тебя и думаю: а есть ли у тебя вообще яйца?
— В каком смысле?
— Сам знаешь, бля, в каком.
— Нет, не знаю.
— И вот я думаю…
— Что думаешь?
— Когда ты хочешь этим заняться?
— Чем «этим»?
— Ну, выяснить, что замышляет тот тип.
— Понятия не имею.
— Как насчет сегодня вечером? — спросил Спайк. — Я как раз туда собираюсь.