Две любви Саныча

Кулаков Сергей Анатольевич

Он говорил громко – пусть и другие слышат.

– Так наоборот, надо принять побольше, – заметил я. – Эффект длиньше…

Саныч притворно вздохнул:

– Она не любит, чтобы пьяный приходил.

– Культурная? – вмешался Валерка.

Жена Валерки, увядающая блондинка с полем боя на месте былой красы, была крикливая матерщинница – как и все почти жены посетителей гаража. В цеху, где она работала, иначе свои мысли не выражали. А Аня, насколько я помнил, изъяснялась на языке ведущих ток-шоу телезвезд. Так что и здесь Саныч имел повод приподняться

над средой.

Он не удостоил Валерку ответом и молча закурил.

– Она где работает? – поинтересовался Вова, заметно размякший от выпитого.

– В банке, – уронил Саныч.

– У-у… – протянул Валерка.

Победа, как писали в советских учебниках истории, была полной и окончательной.

В этот день долго заседать в гараже Саныч не позволил. Ему надо было готовиться к встрече. Потому часов в семь он выгнал всех и, не провожая меня на остановку, где мы обычно устраивали перекур «на дорожку», умчался домой.

Дома он времени не терял (все это он мне потом подробно рассказывал).

Алька, распухшая и вся ушедшая в свой живот, что-то ела на кухне, среди вороха немытой посуды. Саныч на посуду не обратил внимания. Он сразу двинулся в ванную.

Там он разделся до трусов и придирчиво себя оглядел.

Потрогал голову. С виду она была в порядке, но под пальцами уже ощупывалась свежая плюшевая ость.

Так, это убрать! Он хотел быть безукоризненным. Он сегодня не пил – те пара сотен граммов не в счет. Он ждал встречи и жил ожиданием встречи. И готовил себя к ней старательнее, чем к свадьбе.

Густо нашлепал на голову пены из баллончика, став похожим на младенца в чепчике. И осторожно, но ловко начал брить череп. Лезвие шуршало и похрустывало, голове становилось прохладно, пальцы шарили по затылку, по вискам, отыскивая колкие полянки, лезвие их безжалостно убирало. Вскоре чепчик исчез, появилось зеркальная медная гладь – то, что нужно.

Закончив с головой, он побрил лицо и нырнул под душ. В пять минут вымылся до хруста, безжалостно истеребив гениталии. Весь опшикался дезодорантом. Надел чистое белье и носки – специально выстирал вчера. И вышел, чтобы закончить туалет. Времени оставалось как раз на дорогу.

Алька наблюдала за ним из кухни со смесью одобрения и осуждения. Отца она любила, но в отсутствие матери невольно должна была блюсти и ее интересы. Сложное положение, и ей к тому же вот-вот рожать. И муж не радовал, но об этом позже.

– Куда ты? – спросила она, выдвинувшись из кухни и сутуловато опершись боком о косяк.

Саныч, надев светлые льняные брюки и такую же рубашку с коротким рукавом (вид, в котором, по замыслу, он должен был пойти в «Хуторок»), совал в карманы сигареты, зажигалку, деньги, носовой платок, жевательную резинку, мобильник.

– Куда надо, – с грубоватой лаской ответил он, кидая на себя последний взгляд в зеркало.

– Долго будешь? – поинтересовалась Алька.

Она уже обо всем догадалась – и кто бы не догадался? И Саныч знал, что она догадалась. Но ее осведомленность его вполне устраивала. Он знал, что матери она ничего не напишет. Пожалеет, да и ничего конкретного нет. Но его уважать станет сильнее, да. А это нужно было им обоим, ей даже больше, чем ему.

Он потерял лицо, когда его насильно оторвали от жены. Но Алька здесь ничем не могла ему помочь. Хоть и все понимала – сама взрослая женщина, пусть и двадцати с небольшим лет. Теперь же папа стал как папа, то есть, нормальный, уверенный в себе мужик. И она за него была рада. Осуждая, конечно, от имени матери. Такая вот семейная математика.

– Не знаю, – сказал Саныч, открывая дверь. – Долго.

Он кинул взгляд на дочку, секунду помедлил, как бы извиняясь перед ней этим своим промедлением, и вышел из квартиры.

На улице было хорошо. Дул теплый ветерок, тени стояли плотными шатрами, тротуары прокручивались под ногами, как беговые дорожки.

Всей дороги было десять минут. Перейти мост – и вот он, микрорайон.

Выйдя на мост, Саныч закурил, наполняясь ощущениями до отказа. Ветер пушистой метелкой щекотал голову, в паху набухало молодое волнение – жизнь! Ему казалось, он мог спрыгнуть с моста и побежать по воде, наискось реки, к дому, в котором жила она.

Но солидность – прежде всего. Перейдя мост, он не забыл сунуть в рот две мятные лепешки «Дирола». Первое: начисто заглушить запах спиртного. Второе: он просто хотел нравиться ей во всем.

Аня открыла сразу – ждала. И отступила в глубь прихожей:

– Входи!

Саныч вошел не робея, но и без спешки. Глянул на хозяйку, сдержанно улыбаясь:

– Привет.

Она была в атласном сиреневом халате, волосы пышно взбиты, глаза радостные, как у девочки, дождавшейся главного гостя ко дню рождения.

Под ногами паровозиком ездила взад-вперед черная спинка таксы Кэти. Собака уже знала Саныча, дружески обнюхивала его носки и несложной сигнализацией хвоста доносила хозяйке, что бояться нечего, этим носкам можно доверять.

– Не опоздал? – светски поинтересовался Саныч.

– Нет, – улыбнулась рассеянно Аня.

Но проследила внимательно, чтобы разулся, надел тапочки.

В квартире у нее был достаток, недавний ремонт, чистота. Денег особых не чувствовалось, но не бедствовала, даже наоборот. Ламинат везде, сантехника, мебель новая. Полный рекламный набор. «Ларисе здесь понравилось бы, – думал Саныч, – именно такой ремонт она и планировала».

– Идем на кухню, – повела за собой Аня, вздев повыше кудрявенькую макушку цвета молодого картофеля.

Они прошли мимо комнаты, в которой жил сын Никита. Тот был у себя, торчал, как всегда, перед компьютером.

Он был домосед, ботаник, хорошо учился и был тем, кого Саныч с детства привык третировать и не считать за человека. Но поскольку это был сын Ани, Саныч автоматически причислил его к своим. А свои могут быть всякие, своим можно, это истина старая.

Аня по дороге прикрыла дверь, словно пряча сына от глаз постороннего.