Две недели перед новым годом
Шрифт:
Пригубив коньяк, продавец настороженно изучал лицо расслабившегося и осунувшегося собеседника.
– Вы так и не сказали, что ищете.
– Не сказал, – старик за какие-то мгновенья вновь стал собран и бодр. – Это нить сквозь всю мою судьбу. Переживание из детства, превратившееся в неосязаемую, сказочную мечту всей моей жизни. Вы, верно, будете смеяться. Необыкновенная, очень редкая игрушка. Космический корабль. Игрушечная ракета, раскрывающаяся на две половинки, внутри которой каюта для космонавтов, моторный отсек и зал управления.
– Что-то ничего не слышал про такую игрушку. А я-то в игрушках эксперт.
– Мне и самому порой кажется, что это лишь детский сон, перешедший с толчеёй лет в воспоминания о былом наяву. Эти ракеты продавал на Палашевском рынке, в тупичке возле стены, один дед. Возможно, конечно, он сам их и делал. Но вряд ли. Игрушка была столь изумительно выполнена, столь продуманна, с множеством мелких деталей. Она очень дорого стоила, и каждый раз, приходя с мамой на рынок за продуктами, я стоял в нескольких метрах от неё. Смотрел и мечтал, что этот космический корабль когда-нибудь станет моим.
За чужой мечтой
Гость с хозяином проговорили за полночь. Пару раз во время беседы за стеклом из потока снежинок выплывало настороженное лицо, заглядывало внутрь и сразу же ныряло обратно в темноту.
Когда и так затянувшийся разговор по интересам дошёл до своего финала, уже собравшись уходить и надев пальто, старик заметил:
– Странно. Мы так долго с вами разговаривали, обсуждали время, которое для меня – лишь смутные воспоминания ребёнка, а для вас и подавно всего лишь фантазии, основанные на книгах, фильмах и предметах. Так, наверное, и рождаются легенды. Мы с вами так увлеклись, что даже не познакомились. Павел Петрович.
– Александр, – ответил продавец, пожимая протянутую руку.
Павел Петрович, уже стоя на пороге, вдруг посмотрел на нового своего знакомого с оценивающей, невесёлой улыбкой:
– Знаете, на кого мы с вами похожи, Сашенька? На двух безумцев, цепляющихся за осколки погибшей цивилизации. Мы мечтаем с наслаждением о далёких островах, сидя на палубе тонущего корабля. Я-то понятно. Я видел эти годы своими глазами. Да, я был несмышлёным ребёнком в сороковые, подростком в начале пятидесятых. Пусть я многого не понимал, многого не видел. Но я был на тех островах. А что вас-то влечёт на них? Неужели всего лишь романтическая дымка, которую вы создали своим воображением?
Саша улыбнулся:
– Вы несправедливы. Мне кажется, я в более выгодной позиции. Ваше сравнение неверно. Вы побывали там ребёнком, а сейчас живёте в нынешней Москве и лишь изредка окунаетесь в воспоминания. А я… Я и сейчас живу в Москве той.
Старик молча испытующе смотрел на него.
Тот вдруг рассмеялся:
– Конечно, живу. Посмотрите вокруг.
Павел Петрович улыбнулся.
– Как мне нравится разговаривать с вами, Александр.
– Взаимно. Скажите, а отчего вы считаете, что мы стоим на гибнущем корабле?
Старик, отпустив ручку двери, подошёл к огромным шкафам, полки которых были забиты книгами от пола до потолка.
– Вы же читали Стругацких, Саша? Тех изначальных искренних Стругацких. Ну конечно, читали… Помните цивилизацию Полудня? Пожертвование, стремление, воспитание и труд как источник счастья в качестве скелета общества. Дружба и любовь как его душа. Цивилизация на грани сверхвозможностей.
Высочайший ранг учителя и целителя.
Там, где стремление познавать.
Там, где «хочу знать». Там, где «хочу понимать».
Помните?
Выйдите из вашего уютного магазинчика и посмотрите на мир за этой скрипящей дверью. Вы ничего не замечаете? Вокруг точная противоположность. Отражение в чёрном зеркале. Мир, по сравнению с которым Арканар или ефремовский Торманс – верх человечности.
Перечислите на память десяток самых известных людей, занимающих сейчас умы от ребёнка до человека вполне уже зрелого. Среди них нет великих учёных, исследователей, путешественников или зодчих. Среди них нет ни учителей, ни врачей. Ни поэтов, ни писателей. Люди, к которым привлечено внимание сегодня, собрали в себя всё самое мерзкое, самое тошнотворное. Мир купается в грязи. Мир, сошедший с полотен Босха. Выплесни через экран извращение – и вот у тебя уже толпа подписчиков, у тебя берут интервью, к тебе потоком стекаются деньги. Ты управляешь теперь чужим сознанием. А кто-то управляет твоим. Вот она, нынешняя цель присвоения. Вы знаете, я атеист, но когда читал откровение Иоанна Богослова, у меня по спине бежали мурашки от его слов о чаше с нечистотами в руках блудницы, расползающимися по миру.
Вы окружили себя старыми вещами, Саша, не потому, что они красивы, не потому что они не наштампованы в бессчётном количестве в течение часа, но хранят в себе души создателей своих. Это всё так. Но в вашем случае дело совсем в ином. Вы создали вокруг себя декорации. Иллюзию иного мира. Мира, который лучше нынешнего. Где были дружба и любовь. Где был подвиг. Где было наслаждение трудом. Вы читаете старые книги, смотрите старые фильмы, и это даёт вам возможность сделать вдох. Только вот мир за стенами вашего магазина от этого никуда не девается.
А ведь наша земля могла всего этого избежать. Мы слишком близко подошли к грани чёрного зеркала. Любовались его красивой поверхностью. Рассматривали с интересом, необычных для нас прежних, созданий в отражении. Таких антимы. Мы захотели прикоснуться к этому вырождению. Оно увлекало нас. Мы споткнулись и сами не заметили, как очутились по другую сторону стекла. Один неверный шаг в истории, и мы стали противоположностью прежних себя. В один миг взращённые, взлелеянные советской родиной мыслители, писатели, поэты, режиссёры начали поливать свою мать помоями.
Это корабль не просто гибнущий, Саша. Он уже мёртв. Мы с вами плывём на летучем голландце, всё ещё считая себя живыми.
– И какой же выход?
– Выхода нет. Вернее, я не знаю такого человека и представить себе не могу того, кто обладает инструментом для исправления. Разве что уничтожение и запуск цивилизации с нуля… Жаль, что наш занимательный разговор закончился на такой ноте.
– Я постараюсь разузнать что-нибудь о вашей игрушке, Павел Петрович.
Старик кивнул и молча подал на прощание руку.