Две повести о Манюне
Шрифт:
– Ну конечно, – мама обняла нас и поцеловала в макушки, – вы мои самые любимые девочки!
И тут раздался звонок в дверь. Мама заметалась по комнате в поисках платья.
– Кого это черти принесли? – ворчала она.
Гаянэ побежала открывать дверь.
– Ма-ам, – крикнула она из прихожей, – это дедушку и дядю Леву черти принесли.
– О господи, – запричитала мама, кое-как влезла в платье и выскочила встречать свекра и деверя.
– Мы на минутку, – рассмеялся дед, – билеты привезли.
– Вы
– Нет, мы уже поели, но от кофе не откажемся, – хором ответили мужчины.
Через несколько минут мама внесла в гостиную поднос с дымящимися чашечками. Дядя Лева задвигал на журнальном столике вазу с фруктами и книги, чтобы освободить место. Мама осторожно наклонилась, чтобы поставить чашечки на стол… и тут случилось такое, о чем она потом долго не могла вспоминать без содрогания.
Когда мама наклонилась и оказалась в самом, так сказать, беззащитном положении, Гаянэ подскочила к ней, подцепила подол ее платья, задрала высоко вверх и крикнула:
– Деда, посмотри, какая у мамы зятница красивая! Как хранцузы любят!
– Хэх, – крякнул дед и густо покраснел. Мама выронила на столик поднос и резко обернулась.
– Гаянэ, ну как так можно! – возмутилась она.
– Мы ничего не видели, – зачастил дядя Лева. – Не переживай, Надя. И вообще нам уже пора, да, отец?
– Да-да, – засобирался дед, – мы ведь только билеты отдать заехали. Надя, – он упорно смотрел себе под ноги, – в конверте сто рублей, знаю, что денег у вас совсем мало. Купи детям что-нибудь из одежды. И я тебя очень прошу, не говори ничего Юре, а то он снова кинется мне их возвращать.
– Спасибо большое, – растрогалась мама.
И гости, пряча глаза и не откушав кофию, отбыли восвояси. Дядя Лева потом шутил, что дед никаких денег давать не собирался, но зрелище, открывшееся его взору, заставило его раскошелиться.
– Поклянись, что не врешь, – кипятился дед.
– Не буду я клясться, – отмахивался дядя Лева.
– Вот и нечего тогда небылицы рассказывать, – обижался дед.
– Как тебе не стыдно, – долго потом отчитывала свое отражение в зеркале Гаянэ, – мамину зятницу можно показывать только тетечкам, а дядечкам нилизя-а!
На «Отелло» нас повела Ба. Ни мама, ни папа, ни дядя Миша идти на премьеру не захотели.
– О чем будет спектакль? – пытали мы Ба за день до похода в театр.
– О том, как Отелло задушил свою жену Дездемону.
– За что?
– Не за что, а почему. Потому что был ревнивым самодуром.
– Ах-ах, – закатила глаза Манюня, – вон оно как бывает в семейной жизни! Чуть что – и тебя задушили!
Ба мелко затряслась от смеха. Манька, довольная тем, что заставила бабушку смеяться, крепко-накрепко обняла
– Ух тыыы, – прогудела она, – у тебя в животе что-то перекатывается, я слышу.
– Это мои нервы перекатываются, – хмыкнула Ба.
Пока моя подруга прислушивалась, как в животе у Ба перекатываются нервы, я усиленно размышляла. Мне не давало покоя имя героини пьесы.
– А почему нельзя было назвать ее Ангелиной? Или Анжелой? – наконец спросила я.
Ба с минуту сверлила меня своим фирменным немигающим взглядом. Душа моя тренькнула и ушла в пятки.
– Кого? – наконец спросила она.
– Ну эту… Бездемону.
– Когоооо? – выпучилась Ба.
– Бездемону. Что это за имя такое «без демону»? Лучше сразу назвать человека Ангелиной, разве нет?
Ба всплеснула руками и расхохоталась. Нам с Манюней было непонятно, чего я такого смешного сказала, но на всякий случай мы подобострастно захихикали в ответ.
– Хи-хи-хииии, – смеялась Манька, – ну ты, Нарк, даеоооошь. Скажешь тоже, Ангелина! Смешно, да, Ба?
Ба наконец отсмеялась, утерла выступившие слезы, поцеловала меня в щечку и пошла звонить маме.
– Надя, помяни мое слово, – грохотала она в трубку, – твоя дочь станет великим открывателем. Это надо же такое придумать, Бездемонаааа!
– Нарк, а что ты такого смешного сказала? – шепнула мне Манька.
– Сама не знаю, – развела я руками.
На премьере в зале было не протолкнуться. Стокилограммовая Люся театрально закатывала глаза и заламывала руки, а в особенно торжественные моменты хрустела суставами пальцев. Белокурый мелко завитый парик был ей явно мал и периодически съезжал набок. Тогда Люся, не прерывая монолога, уходила за кулисы, чтобы привести себя в порядок.
– Мужчины, ах, мужчины, чудаки! Скажи, Эмилия, ты допускаешь, что средь замужних женщин могут быть обманщицы такие? – вещала она, кряхтя, из-за сцены.
Отчаянно нагуталиненный Отелло метался в опасной близости от рампы и в порыве дикой ревности грозно щерился то на Эмилию, то на Кассио, а то вообще на третьего секретаря райкома, сидевшего по правую руку от Ба.
– Кхм-кхм, – волновался третий секретарь райкома. Ба на каждый «кхм» раздраженно косилась на него и остервенело обмахивалась пластиковым веером.
В какой-то момент безостановочных метаний с уха Отелло слетела тяжелая серьга и покатилась по сцене.
– Не нагибайтесь! – крикнул Яго и, подняв серьгу, собственноручно нацепил ее на ухо Отелло.
– Благодарю! – не растерялся Отелло.
– Каспарьяна, наверное, радикулит разбил. Вот Яго за него и нагибается, – зашептал кто-то сзади.
Вообще народ очень бурно реагировал на действо, развернувшееся на сцене. В волнующий момент убийства Дездемоны люди в зале повскакали с мест.