Две повести о Манюне
Шрифт:
Ба следила за этой сценой тяжелым немигающим взглядом.
– Привинти еще хрустальную люстру к капоту, – клокотала она.
– Захочу и привинчу, – огрызался дядя Миша.
На самом деле Ба напрасно волновалась – романы ее сына заканчивались так же быстро, как и начинались. Приводить в дом женщину, жизнь которой свекровь обратит в сплошную пытку, дядя Миша не собирался. Дамы, естественно, с таким положением вещей мириться не хотели и начинали закатывать истерики. А дядя Миша страсть как не любил истерик. Поэтому очередной
Так и жил дядя Миша – в коротких пробежках от одной юбки к другой. И подобная ситуация устраивала всех: Ба оставалась единовластной хозяйкой в доме и с утра до ночи пестовала сына и внучку, дядя Миша плавно перетекал из одного ни к чему не обязывающего романа в другой, а Манюня пребывала в твердой уверенности, что ее родители обязательно когда-нибудь помирятся. Ее даже не смущало, что тетя Галя вышла замуж и успела родить ей сводного братика.
– Всех к себе заберем, – твердо заявляла она.
– А как же тети-Галин муж? – любопытствовала я.
– Пусть и он с нами живет. Ба его усыновит, и у папы появится сводный брат. Подумай, как хорошо – у меня сводный брат, и у папы сводный брат. Красота!
А потом случилась история, которая на какое-то время разрушила размеренную жизнь семейства Шац. И об этой истории я сегодня намереваюсь вам рассказать.
Все началось с того, что в стоматологическое отделение папиной больницы определили молоденькую выпускницу Ереванского медицинского института.
– Женщина – челюстно-лицевой хирург, – скривился за обедом папа. – Эк, куда ее занесло, нет, чтобы в педиатрах или терапевтах отсиживаться!
Мама завелась с пол-оборота:
– Ты эти свои шовинистические речи где-нибудь в другом месте веди, ясно?
– Что ты понимаешь в профессии врача, женщина! – прогрохотал папа.
– Я понимаю, что уважение к женщинам у вас отсутствует напрочь. Вот что я понимаю. Почему бы вам тогда не пережениться друг на друге, раз вас женщины так не устраивают? – сверкнула глазом мама.
– Носовой волос! – огрызнулся папа.
– Бердский ишак!
– Кировабадци! [10]
Пока мама с папой переругиваются, я вам быстренько объясню смысл выражения «носовой волос». Носовым волосом у нас называют чересчур придирчивых и въедливых людей. Такой человек подобен торчащему из носа волосу – портит экстерьер, но и выдернуть больно. А теперь вернемся к моим родителям, пока они не поубивали друг друга.
– Ах так! – встала руки в боки мама. – Вот ночью и посмотрим, кто из нас носовой волос. Понятно?
10
Как мы помним из первой книги, так папа называл маму, когда у него заканчивались аргументы. Мама родом из Кировабада, а девушки из этого города славились своей капризностью и неуживчивым нравом.
– Ну что ты сразу начинаешь шантажировать? – забеспокоился папа. – Жена, я же пошутил! И вообще девочка очень перспективная, умненькая и красоты неописуемой.
– Это как это? – нехорошо прищурилась мама.
– Такая, знаешь, словно горная серна, глаза миндалевидные, сама тоненькая, а ножки…
Мама не дала папе договорить – она выдернула у него из-под носа тарелку с недоеденным рагу и, выкинув ее в мусорное ведро, вылетела из кухни.
– Пап, ну ты вообще не умеешь себя правильно вести, – вздохнула я и полезла доставать тарелку из ведра, – разве можно так с женщинами разговаривать?
– Только твоих нотаций мне не хватало, – выдохнул огнем папа, – яйцо курицу учит!
– Хихихиии, – покатились мы со смеху, – тогда получается, что ты – курица!
– А всем сейчас зубы посмотреть на предмет кому завтра пломбы ставить? – рассвирепел папа.
Мы тут же притихли. Гаянэ набила рот картошкой и усиленно начала жевать.
– Когда я нем, я глух и ем, – прошепелявила она.
Папа еще раз прожег нас грозоточивым взглядом и пошел мириться с мамой.
– Надя, я не договорил, я же не просто так эту девочку хвалю. О Мише подумал…
– Чего о Мише? – мигом отозвалась мама.
– В смысле – с Мишей ее познакомить! Хорошая девочка, красивая, умненькая, правда ереванка, ну да ладно, можно подумать!
– А чем тебя ереванки не устраивают? – снова взвилась мама.
Уж не знаю, действительно ли папа думал о дяде Мише, когда расписывал все достоинства молоденькой практикантки, или сочинил это на ходу, чтобы оправдаться перед мамой, но факт остается фактом – он их познакомил.
Девушку звали Луиза Тер-Маркарьян, и она была самой красивой из всех Луиз, когда-либо виданных жителями нашего городка.
На следующий день мы с Каринкой в ожидании Манюни ковырялись во дворе. Ковырялись в прямом смысле слова – рабочие прорыли большой котлован, чтобы сделать какую-то пристройку к дому, а мы, пока никого не было, перелезли через ограждение и, вооружившись лопатами, рыли яму в обмякшей после дождя земле.
– Сейчас придут рабочие и зададут вам трепку! – стращал нас из своего окна Рубик. Он побаивался спускаться во двор, пока там находилась Каринка, поэтому комментировал наши действия с безопасного расстояния.
Мы не обращали внимания на его крики. Ковыряться в набухшей после обильного ночного дождя земле было сплошным удовольствием – лопаты с хрустом вонзались в жирную почву, под ногами кишмя кишели дождевые черви.
– Ты, главное, не закидывай меня грязью, а то перемажемся, и мама нам задаст, – предупредила я сестру.
– Сама знаю, – буркнула Каринка и отшвырнула в сторону большой ком земли. При этом она так рьяно замахнулась лопатой, что оступилась, шмякнулась на попу и съехала в котлован.