Две жемчужные нити

Кучер Василий Степанович

— Кто? — оставив Олесю, Сухобрус подбежал к капитану.

— Секретарь наш. Верба Анатолий Иванович. То ездил себе мимо меня да все лишь рукой помахивал в знак приветствия. Махнет на ходу, и будь здоров…

Все окружили Корзуна, притихли.

— А тут вышел из машины, поздоровался и спросил, как я поживаю. Не скучно ли мне бывает стоять возле этого полосатого шлагбаума! А потом взглянул на долину, на сады и виноградники, да еще на море, словно малыш какой, что никогда всего этого не видел, да и говорит: «Как тут хорошо, товарищ Корзун, а мы взяли и отгородили все это от людей… Зачем?» Я так и вскипел. Хочу сказать, что тут боевые корабли, новая техника, флот обновленный и так далее, но рядом с ним стоит наш адмирал и лукаво так улыбается мне, одними глазами. Что за чертовщина?

Я же тут для адмирала в основном стою, а не для Вербы. Вот адмирал и должен возразить секретарю райкома. А тот стоит, словно ничего не произошло, спокойно слушает, как Анатолий Иванович говорит дальше: «Представьте себе, товарищ капитан, красивый город, а в нем чудесный парк, у самого моря. И вот этот парк оплели со всех сторон колючей проволокой. Почему? А потому, оказывается, что там стоит несколько зениток, которые трижды в год дают салют. И в парк к морю никого не пускают. Как люди к этому отнесутся, что они скажут?» — и так внимательно посмотрел на меня. И на адмирала. А потом сели в машину и укатили, наверно, в обком. Вы слышали такое, товарищи: «Что люди скажут?»

— А люди уже сказали! — не удержалась Олеся.

Корзун зло махнул на нее, чтобы умолкла, не твоего, мол, ума дело.

Андрей Мороз задумчиво проговорил:

— Зенитки… А ведь у нас крейсеры и эсминцы, а не только одни старые зенитки…

— Вот как оно все случилось, браточки милые. Я уже тогда догадывался, но не думал, что так скоро и приказ будет… А он, видишь, и пришел этой ночью…

— Эх, жаль, что меня тогда не было возле вас, — сокрушенно покачала головой Олеся.

— А то что? — насторожился капитан.

— Да я бы их обоих расцеловала. И Анатолия Ивановича и адмирала!

Капитан вмиг насупился:

— Ну, знаете! Надо же субординацию соблюдать…

— Да зачем она мне, субординация ваша? Я ведь погонов не ношу. Я от всей души. И не от себя лично, а от всех ткачей. Мы на собрании давно говорили, что надо убрать все шлагбаумы вокруг Новограда. И резолюцию вынесли. И в Москву написали. И в обком. Да и не только мы. Это же думали и строители. И рабочие морзавода. Голос народа! Вы уж не обижайтесь, товарищ капитан, что должность вашу сократили. А чтоб безработным вам не ходить, идите к нам на комбинат, мастером по шелкам станете…

Корзун не ответил. Казалось, что ему теперь все равно, что с ним будет, казалось, его занимал теперь только ветер, шутливо шептавшийся с виноградными лозами, да однообразный шум прибоя. Он даже не слышал, как в его будке Петр Сухобрус громко кричал в телефонную трубку:

— Раечка! Стенографируйте, золотко!

3

«Здравствуй, море, и ты, славный город Новоград! Привет вам, веселые матросы и холостые капитаны. Я иду к вам. Встречайте меня возле маяка, на высокой горе. Зажигайте все прожекторы и включайте все колокола громкого боя… Слышите! Я уже иду!..» — Эти слова чуть не выкрикнула посреди степи Искра Величай, вскинув руки к солнцу. Раскрасневшееся, загорелое лицо она подставила сильному ветру и даже не зажмурила глаз. Она подалась вперед, навстречу грузовикам и автобусам, даже острые девичьи груди задрожали под шелковой кофточкой. Ветер обхватил ее всю с ног до головы и, четко очертив контур гибкого девичьего тела, стал ласкать Искру, горячо, жадно целовать оголенные руки. Только тонкой, словно точеной, шеи не мог коснуться ветер, потому что ее обвил красный шарф, концы которого трепетали за спиной на ветру вместе с тяжелой русой косой и голубой шелковой лентой.

И эта коса, и лента в ней, и шарф на шее, да и сама Искра были очень похожи на ветер, каким его часто символически изображают скульпторы или художники. Еще, кажется, какое-то мгновение — и девушка оторвется от земли и полетит к солнцу. Розовые, немного припухшие губы сами раскрылись, показав ряд белых зубов. Искра словно говорила с ветром, грезила, мечтала, забыв обо всем на свете. И про тетку Ивгу, державшую ее чемодан, и про брата Гордея, хмурого и злого, похожего почему-то, как казалось Искре, на мифического бога морских штормов и ураганов, которого она как-то видела на картинке.

Гордей стоял у широкого шоссе, нервно похрустывая

узловатыми пальцами. Его привычные к работе руки были теперь, без дела, неспокойны. Эх, а надо было бы им найти дело. Надо было бы приложить ему руку к этой привередливой девчонке, которая приходится ему родной сестрой и теперь весело дожидается автобуса или попутной машины, чтобы снова убежать невесть куда… И где она такая взялась на его голову? Схватить бы ее за косу да поучить матросским ремнем с тяжелой медной бляхой. Чтобы и плясать больше не смогла, чтоб не присела на краешек стула, непоседа окаянная… Как же! Услыхала только, что Новоград стал открытым городом и что теперь можно туда свободно поехать любому, так словно ошалела. В один день перевернула все вверх ногами. Начала с ткацкой фабрики, на которой работает, а кончила в райкоме комсомола, где ее все-таки сняли с учета, потому что она-де едет в Новоград для укрепления кадров ткачих на шелковом комбинате. И поэтому она выглядела героиней, словно комсомольцы, что поехали осваивать целину. Вот как все быстро устроила эта непоседа, которую природа щедро наделила девичьей красотой, правда, не позаботившись о том, чтобы ум соответствовал этой красоте. Хотя это и не совсем так. Иная девушка неделями пороги обивает, чтобы оформить перевод в другой город, а Искра, видишь, в один день все утрясла, всех на ноги подняла. И теперь героиню из себя корчит, потому что подвела политическую базу под свой переезд в Новоград. И никто и не подумал, что она просто-напросто стремится туда, чтобы разыскать своего любимого Валю-моряка, который уехал невесть куда и не подает голоса. Вот и вся ее политика. А Гордей еще пошел ее провожать. Зачем? Спросите его… Шла тетка Ивга, вот и он поплелся, когда она его стала упрашивать. Тетка кого угодно уговорит. Сам бы он ни за что не пошел. Пусть она, вертихвостка, что хочет, то и творит, куда хочет, туда и отправляется, Гордей ей больше слова не скажет. И на помощь не придет, как когда-то, бывало, приходил. Теперь уж сама не маленькая.

Машины пролетают мимо, не останавливаются. Шоферы не обращают ни малейшего внимания на Искру, а она как полоумная бросается навстречу каждой машине, размахивая своим красным шарфом, магически действовавшим в их городке на некоторых парней, но тут на его завлекательные взмахи шоферы даже клаксонами не отвечают. Вот тебе и Искра. Среди своих боевая, а с чужими — ноль без палочки, и вся недолга.

— Говорю тебе, иди на станцию, — заметил Гордей. — Тут, в степи, ни одна машина не остановится…

— А вот и остановится! — показала ему язык Искра. — А вот и остановится, вот увидишь…

— Да уж вижу, как они тебе хвосты показывают…

— Не твое дело… Можешь идти, если в тебе нет человеческих чувств. И наделил же меня бог братиком, ничего себе…

— Искра! — предостерегающе и умоляюще протянула тетка. — Перестаньте хоть теперь ссориться. Хоть перед разлукой помолчите… Ведь не скоро увидитесь. Хоть до моря и близко, да ходить больно склизко.

— Да уж кто не умеет, пусть и не суется. Море трусов не терпит… И тех, кто колеблется да живет задним умом. Море смельчаков любит, тетенька, — засмеялась Искра, насмешливо глядя на Гордея.

— Беги, сестра, беги, смотри, добегаешься, — процедил сквозь зубы Гордей.

— Да я на подковках, братик. Не поскользнусь, — задорно выкрикнула Искра и снова бросилась на шоссе. — А поскользнусь, так моряки подхватят. Они не дадут мне упасть, братик. У них один за всех и все за одного. А не так, как у тебя: чтоб у соседа корова околела…

— Слушай, Искра, я не посмотрю, что тут машины ходят. Я сниму ремень, — пригрозил Гордей.

— А штаны как держаться будут?

— Вот уж пакостница! — пряча улыбку в угол большого платка, заметила тетка Ивга. — И в кого ты у нас такая, никак не пойму. Искра, ты слышишь, тебе говорю?

— Слышу!

— Да не забудь передать Ивану Марчуку на словах, чтобы отписал мне все подробно, как они там тебя примут, куда поставят и на какой оклад. Не забудь. Ты, знаю, про это не напишешь. Только один он и сможет мне все описать, — сетовала тетка. — Слышишь, Искра? Ты его, если в отдел кадров пойдешь, сразу узнаешь по той фотографии, что у меня над комодом висит. Слышишь ты, что ли?