Две жизни. Часть II
Шрифт:
Флорентиец называл ей знаменитые музеи, говоря, что она их вскоре посетит. Обещал свезти в театр, о котором она прежде только читала. Изредка он называл, кому принадлежит тот или иной роскошный особняк или выдающийся своей архитектурой дом.
Свернув на одну из улиц, экипаж внезапно остановился у небольшого одноэтажного дома. Дом был красив, хотя старинного, немодного образца, и стоял в окружении небольшого прекрасно ухоженного сада.
– Здесь живет милый пастор, так доброжелательно отнесшийся в особенности к тебе, Наль. Не хочешь ли отдать ему визит и, кстати, осмотреть церковь, где будешь завтра венчаться? – спросил Флорентиец.
– Ax, очень хочу. Но не могу скрыть, отец, что стесняюсь войти первый раз в чужой дом. Я не знаю, как себя вести.
– Очень просто. Так, как если бы ты пришла к друзьям. Если будешь нести доброту в сердце, никогда не сделаешь бестактности. Кланяйся не по-восточному, но протягивай только руку, что ты, плутовка, умеешь делать теперь очень красиво.
Говоря с Наль, Флорентиец помог ей выйти из экипажа и ввел на довольно высокое крыльцо с двумя сходами. Николай ударил молотком в дверь, отчего раздался мелодичный звон, что тоже немало удивило Наль. Послышались поспешные шаги, и старый слуга впустил их в просторный холл, по стенам которого стояли высокие деревянные вешалки и стулья готического стиля, и на двух окнах стояли цветущие растения. Спокойствием веяло в доме. Всюду были разостланы ковровые дорожки и царила такая чистота, что удивилась не только Наль, но и чрезвычайно следивший за порядком Николай.
Взяв визитные карточки гостей, слуга ввел их в гостиную, тоже старинную, с огромным камином, большими диванами и креслами, обитыми синим шелком, с белыми, безукоризненной чистоты кружевными занавесками на трех широких окнах.
– Удивительно, как красиво в западных домах. И так тихо в них, мирно, не то, что у нас на Востоке, отец.
– Ты судишь по моему и этому, единственным западным домам, которые видела. Но когда-нибудь ты научишься различать дома, и их внешняя роскошь не скроет от твоих глаз внутренних язв разложения, дочь моя.
Дверь соседней комнаты отворилась, и вошел пастор, приветствуя своих неожиданных гостей и благодаря их за честь, оказанную его дому.
– Я хотел сделать невесте маленький сюрприз к завтрашнему дню, – приветливо сказал пастор. – Должно быть, печально всякой девушке венчаться в окружении одних мужчин. Я столько наговорил о юной невесте моей жене и дочерям, что они решили немедленно обновить свои белые платья и быть вам завтра подружками. А жена будет посаженой матерью, как полагается по здешним обычаям. Но сейчас, узнав о вашей любезности, свойственной только людям истинной культуры, лорд Бенедикт, мои дочери и жена не желают упустить случая познакомиться заранее с вами и вашей дочерью. Слышите, какое там нетерпеливое ожидание? Если вы ничего не имеете против, я их позову, – глядя на Наль, сказал пастор.
– О, как вы добры, вы верно поняли маленькую, детскую мою печаль о том, что ни одной женщины не будет на моей свадьбе. Если можно, разрешите нам скорее познакомиться.
Пастор открыл дверь, за нею стояли три женские фигуры с цветами в руках.
Старшая, лет сорока, была полноватая, изящная, ярко-рыжая женщина, с большими черными глазами и резкими черными бровями, причудливо вырисованными на белой коже высокого лба. Разделенные на пробор волнистые волосы, свитые у шеи в тугие косы, были роскошны. Женщина была еще молода и очень красива.
– Леди Катарина Уодсворд, – сказал пастор, подводя жену к Наль. – Моя жена венецианка, – прибавил он, обращаясь ко всем. – А это вот – первый номер, мисс Дженни Уодсворд, как видите, не только вся в мамашу, но даже точная ее копия. Это – номер второй, мисс Алиса Уодсворд, вся в папашу и судя по цвету волос не имеет никакой возможности претендовать на венецианское происхождение.
Девушки и мать отшучивались.
– О папа, – заразительно засмеялась младшая, – ты приехал таким влюбленным в заморскую красавицу, что поневоле всех нас взбудоражил. Но я согласна, что причина твоего восторга еще очаровательнее, чем это можно было представить по твоим словам.
Если Наль была восточной красавицей, увидев которую нельзя было не изумиться; если Дженни нельзя было не заметить благодаря яркой, медной голове и лицу, в котором поражал контраст алебастровой кожи, алых губ и черных блестящих глаз, – то Алису, чтобы оценить ее красоту, нужно было рассмотреть. Пепельные с золотом, красиво вьющиеся волосы, не такие обильные, как у матери и сестры, но зато легкие, стоявшие ореолом вокруг ее лица и выбивавшиеся у висков и шеи. Темно-синие, как южное небо, чуть выпуклые, как у отца, глаза. И какая-то искренность, чистота во всем облике, живость манер и грация делали ее обаятельной. От нее веяло любовью и миром.
Она казалась остовом семьи. Какая-то радостная доброта Алисы покоряла каждого. Вот и сейчас пасторша со старшей дочерью, сердечно приветствовавшие Наль и ее спутников, все же походили на дам света, радушно принимающих приятных, но чужих людей. Алиса же сразу обняла Наль, восхищенная ее красотой, и стояла перед ней, совершенно не сознавая своей собственной прелести.
– Папа был прав. Он сказал, что Сандра не нашел красок, чтобы описать вас.
– Но Сандра, кажется, что-то говорил и о нас, – раздался голос Флорентийца за спиной у Алисы. – А на нас вы и взглянуть не хотите, мисс Алиса, – с неподражаемым юмором кланялся девушке и представлял ей Николая лорд Бенедикт.
Девушка, как и Наль, почти ребенок, смутилась, покраснела и, взглянув на Флорентийца, низко присела в реверансе.
– Я не могу понять, кто из вас отец, а кто жених. Вы оба женихи, по-моему, – робко сказала она.
– Не знаю, для кого из нас ваши слова комплимент, но благодарим мы за него оба, – под общий смех ответил Флорентиец.
– Не откажите выпить с нами чашку чая, – предложила хозяйка. – У нас, по старинному обычаю, чай пьют в столовой.
Алиса снова подошла к Наль, прося ее снять шляпу, что та охотно исполнила и стала еще красивее. Флорентиец сел рядом с Алисой и спросил, не ей ли принадлежит инициатива быть подружками его дочери на завтрашней свадьбе.
– Нет. Папе. Впрочем, все самое высокое и благородное, что выходит из нашего дома, всегда принадлежит ему.
– У вас в доме как бы две партии: вы и папа, ваша сестра и мама?
– Это верно до некоторой степени, потому что мы все очень дружны. Каждый живет, как ему хочется, и никогда мы не расходились во мнениях так, чтобы быть недовольными друг другом. Я думаю, вы очень хорошо понимаете меня. Вы тоже с дочерью ни в чем не схожи. Но представить, что вы бы могли быть друг другом недовольны, невозможно.