Две
Шрифт:
— У меня идея классной программы, — сообщаю, глядя прямо в его воспаленные глаза. — Вот такая, — и показываю колечко из большого и указательного пальцев.
Елена
На полу лежит большой кусок ватмана — я три дня рисовала на нем витражные узоры. Теперь переношу узор с ватмана на прозрачные папки-файлики — по кусочку, по фрагменту, сперва черный контур, а потом заливка витражными красками.
На улице солнечно. Я смотрю на солнце сквозь цветное стекло — через то стекло,
Как хорошо, что не надо никуда уходить. Можно сидеть вот так, рисовать витражи, скоро вся кухня будет цветная, будто веселая средневековая часовня…
На дорожке перед подъездом нарисованы девочка с винтообразным бантиком и верблюд с мордой доброго идиота. Вспоминаю, что сегодня после обеда я собираюсь читать Туве Янссон, «Филифьонку в ожидании катастрофы», почти библейскую притчу, замаскированную под детское чтение…
Мне становится весело. Я сижу на подоконнике, болтаю ногами и смотрю, как от подъезда до угла двор пересекает энергичная женщина в деловом костюме.
Лена
Выхожу из подъезда. Времени, как всегда, в обрез.
Соседка Лора машет издали рукой:
— Леночка, доброе утро! Мы смотрели вчера твою передачу!
Благосклонно киваю в ответ:
— Понравилось?
— Супер!
Бабушки с далекой скамейки машут руками, чтобы я, не дай Бог, не прошла мимо без приветствия:
— Добрый день, Леночка, смотрели передачку-то…
…Иду по коридору, как комета по траектории. Изо всех дверей и поворотов ко мне выскакивают метеориты, желая пересечь свой путь с моим:
— Лена, привет! Видел твою программу вчера…
— Елена Викторовна, шеф просил зайти…
— Лена, там у тебя на столе папочка от редакторов, посмотришь?..
— Лен, поздравляю. Молодец.
— Елена Викторовна…
Вхожу, как вламываюсь, в кабинет к шефу. При виде меня его глаза теплеют, приобретая сходство с двумя колечками колбасы «Салями».
Секретарша тут же приносит кофе.
— Лена, — говорит шеф. — Звонили финансовые партнеры… Хотят вложиться в проект.
— Поглядим, — говорю радушно.
Звонок на мой рабочий телефон.
— Алло… Это ты?
Это я. Кто же еще.
— Привет. Извини, что я пропал… У меня была командировка…
Очень хорошо. Внезапные командировки полезны для личной жизни.
— Я тут прочитал твое сообщение на автоответчике…
Ну, конечно. Не прошло и полгода.
— Я думаю, может быть, нам встретиться? Посидеть…
Ага-ага.
— К сожалению, я очень занята, — говорю легким, как бриз, и таким же прохладным голосом. — Будь добр, занеси мои книжки на проходную и оставь для меня. Спасибо.
И вешаю трубку.
Национальный конкурс красоты. Фуршет. Мисски полнят зал вперемешку с бомондом. Гул, звон, по полу тянутся кабели от осветительных приборов, то здесь, то там снуют мальчики с камерами на плечах и девочки с микрофонами, большими и черными, как адское «эскимо».
Стареющий актер обнимает за талии сразу четырех миссок. Останавливаюсь посмотреть — и все равно не понимаю, как ему это удается.
Хожу и тусуюсь. Меня иногда узнают. Представляют друг другу: это та самая, программа «Щели», помните?
Министры с женами, депутаты с женами, целый выводок звезд, попеременно жующих и дающих интервью. Опять-таки мисски.
И Дымко, от которого не отходят. Одна камера сменяется другой, не дают человеку поесть… Правда, ему, кажется, кроме апельсинового сока ничего не надо.
Я уже выпила два бокала шампанского, мне хорошо. Пришла в то самое состояние, за которое человек на многое готов: легко и весело, и не надо ни о чем думать. Зачем наркотики, зачем алкоголь, зачем электрод, вживленный крысе в голову… Вот для этого самого. Легко и весело.
Гул. Звон. Повизгивают мисски, которых кто-то там по-отечески щекочет.
В углу заводит электронный звон маленькая поп-бригада. Солист поет нечленораздельно, но энергично и прочувственно. Начинаются танцы-манцы, к этому моменту все камеры из зала предусмотрительно убраны…
Мне становится смешно смотреть на танцующих с папиками миссок. Вот так, смеясь, тоже иду танцевать.
Зал вертится вокруг, как кузов бетономешалки. Мисски подпирают головами потолок, удивленно смотрят на меня сверху вниз. Вот так вам. И еще вам. И вот вам, получите. Вы хотели? Вот вам. Нравится?
Нравится. Прихлопывают. Сгрудились вокруг, растягивают довольные рты, все добрые, все щедрые, вот как все меня любят…
Мне становится скучно — так же внезапно, как перед тем сделалось смешно. Обрываю танец, проталкиваюсь через толпу (одобрительные руки тянутся, чтобы панибратски похлопать по плечу, приходится их отряхивать, как налипший снег). Подхожу к столу, беру бокал красного вина. Он, как живой, выворачивается из пальцев и медленно летит вниз, на паркет.
Тупо смотрю, как он летит — ножкой вниз, легко наклоняясь. Сейчас…
У самого пола его подхватывают — за ножку, почти не расплескав.
Смотрю, как бокал плывет обратно, вверх. Останавливается на уровне моей груди; поднимаю глаза.
Дымко стоит рядом. Держит мой бокал. У него большое светлое лицо, бесстрастное, как Луна.
Мне становится любопытно. Смотрю ему в глаза и выпускаю бокал из пальцев.
Ловит снова. Вина, правда, стало вполовину меньше.
Смотрю ему в глаза. В третий раз не поймает.