Двенадцать часов, которые потрясли Клеткинштат
Шрифт:
— Хорошо, будь по-твоему, — тихо сказал Бахус, когда девчонка ушла. — Но учти: если ты — провокатор… Тебе не жить.
Почти без надежды президент взглянул на старого смутьяна.
— Слушай внимательно. Как добраться до Дырявой Кочки, тебе объяснять не надо.
Не надо. Деревенька Дырявая Кочка располагалась на восточной окраине города. Из этого-то местечка и ползли всякие неправдоподобные слухи, смущавшие умы горожан.
— С автострады по грунтовке налево. И — до конца. В поле, в полукилометре от деревни увидишь старый сарай. Войдешь в сарай и будешь
— Мне сослаться на тебя?
— Не надо. Он уже знает.
Бахус сочувственно посмотрел, как бывший друг поднимается со скамейки.
— Может, тебе одного из моих героев с собой дать? Донесет до места.
— Не надо, Бахус. Внимания привлекать не хочу.
— А так — не привлекаешь, — усмехнулся хозяин.
— А так, — вздохнул президент, — гуляет себе по городу старая выжившая из ума развалина. Ну и пусть себе гуляет, кому дело до символов прежних побед?
Отмерив черепашьим шагом квартал, Цепрянец оглянулся. Хвоста нет. Однако же это ничего не значит… «Сейчас я буду заметать следы», — азартно подумал президент, подошел к краю тротуара и, дождавшись такси, поднял руку.
Машина тормознула.
— Добро пожаловать, господин президент, — широко улыбнулся водитель.
Цепрянец замешкался:
— Прошу прощения, у вас уже есть пассажир.
— Ничего страшного! Это наш гость из метрополии, осматривает город. Ему будет интересно проехать мимо апартаментов первого человека Республики. Присаживайтесь, господин президент.
— Э-э-э… вообще-то мне в другую сторону.
— Все равно — не страшно. Наш гость располагает временем.
«Что за навязчивый сервис, — подумалось политику. — Уж не от господина ли Клеткина мне этот сувенир? Надо быть осторожнее,» — сообщил он себе, втискиваясь на переднее сиденье.
— Познакомьтесь, господин президент, это — господин Альберт Эйнштейнберг, академик, мировое светило тотальной экстраполистики. Академик, это — президент Республики, господин Цепрянец.
Господа с недоумением воззрились друг на друга. Первым подал голос Цепрянец:
— Прошу прощения, ваш генотип…
— Нет-нет, — тут же вмешался расторопный шофер. — Совпадение. Редкое совпадение имен и внешних характеристик. По статистике — один случай на миллиард.
— Ну, да, конечно же. Простите мой старческий склероз, господин академик. Запамятовал, в метрополии ведь не проводятся радикальные исследования по генетике. Мои извинения.
Эйнштейнберг прочистил горло.
— Извините мне встречную бестактность… вы — действительно президент?
— Академик вчера побывал на приеме у мэра, — опять вмешался водитель.
— Ах, вон что, — улыбнулся Цепрянец. — Как бы вам объяснить, господин Эйнштейнберг…
— Зовите меня просто Альберт, — прервал его академик.
— Разумеется, Альберт, — понимающе улыбнулся Цепрянец. — Скажите, в какой мере вы ориентируетесь в генной инженерии?
— На уровне обывателя, — пожал плечами ученый и уточнил:
— … у себя на родине. У вас, должно быть, дворовые мальчишки смыслят в этой дисциплине
— Наши дворовые мальчишки… они, знаете ли, очень разные. В принципе — да, есть очень перспективная молодежь… но — ладно. Видите ли (не побоюсь показаться излишне романтичным) каждая новая генмодификация — прыжок в пустоту. Мы никогда не можем предположить заранее, какие черты характера генетического родителя возобладают в его э-э-э… инкарнации кроме желаемых. Да и знаем ли мы, что было скрытой причиной тех или иных достоинств? Создал бы Зигмунд Фрейд свою бессмертную теорию, не будь он в глубине души закомплексованным ребенком?
Академик понимающе кивнул.
— То же и с нашим мэром. Исторического Соломона отличала не только мудрость, но и любовь к роскоши, придворным ритуалам. А если еще учесть, что генотип нынешней супруги мэра — Царица Савская…
Президент улыбнулся и развел руками.
— Понимаю, — ответил ученый.
— Вот так. А большинство моих генродителей — люди прагматичные. И не стали бы дожидаться экипажа, когда быстрее дойти пешком.
— Разумеется, — пробормотал Эйнштейнберг. — Простите, предрассудки. К аудиенции у мэра я готовился три дня, а знакомство с вами — как снег на голову.
— И для меня, Альберт. Но я чертовски рад с вами познакомиться.
— Господин президент, — опять встрял шофер. — Все же куда мы едем? Впереди — проспект, сворачивать раньше или позже?
— Позже, позже, — отмахнулся Цепрянец. — Я скажу, когда. Кстати, Альберт, вот еще одна достопримечательность города.
— Где? — оглянулся ученый.
— Да вот же, слева от вас. Думаю, у проспекта мы встали надолго, есть время разглядеть.
Цепрянец внутренне усмехнулся и указал на «сigarrillo» — автомобиль нового поколения, полностью автоматизированный, с бортовым компьютером вместо водителя. Где-нибудь в Москве такую машину мог себе позволить средней руки коммерсант, а в Республике — пожалуй, только Цепрянец и Клеткин, но они оба — старые консерваторы.
— Эту машину мы зовем Терпсихорой, — ласково сообщил президент. — По имени танцовщиц нашего ансамбля. Девушки стали лауреатами фестиваля в Крыму два года назад. «Cigarrillo» — их приз.
«Сигара» торжественно стояла посреди площади, испещренная автографами самих танцовщиц, а также знаменитостей, удостоивших своим присутствием фестиваль — Майи Плисецкой, Игоря Моисеева, Анны Павловой, Фреда Астера…
Но гостя заинтересовали не автографы.
— Хотите сказать, все балерины являются Терпсихорами?
— Да, а что вас удивляет? Поверьте, разработать генотип гораздо сложнее, чем его многократно продублировать.
— А как же они общаются между собой?!
— Ах, это, — рассмеялся президент. — Видите ли, имя генродителя — честь, но не обязанность. Люди практичнее, чем их тщеславные части характера. Наши Терпсихоры оставили себе имена собственных носителей: Майя, Исидора, Анна… Но в официальные моменты, разумеется, звучат оба имени: Терпсихора Майя, Терпсихора Исидора…
— Поехали! — обрадовано сообщил шофер.