Двенадцать подвигов Рабин Гута
Шрифт:
– Я не понял. Эта бочка из-под солидола нас клоунами назвала? – возмущенно поинтересовался он. – И что теперь делать, Сеня? Мне как-то не в кайф бабе хрюльник рихтовать.
– Без паники на «Титанике», – брезгливо хмыкнул Рабинович и повернулся к феминистке-рецидивистке. – Леди, прошу вас освободить проезжую часть и убрать в сторону своих оборванцев. Мы люди цивилизованные, но в случае неповиновения будем вынуждены применить физическую силу.
– Ну ты гонишь, чувак. Где таких слов нахватался? – хихикнула в руку предводительница разбойников и вдруг, обернувшись к своему воинству, завизжала: – Разорвите этих уродов
В ответ на этот призыв толпа диких обезьян, для простоты речи именуемых античными греками, взорвалась истошным ревом. Орали они минуты три, и я уже устал ждать продолжения спектакля, но тут наконец сюжет пошел. Греки бросили копья и щиты, выхватили мечи и разделились на две группы. Одна часть воинства принялась завывать какой-то невообразимо фальшивый мотив, отбивая такт ударами ладоней по бедрам, а вторая группа придурков начала исполнять под эту мелодию русский народный танец сиртаки. Зена солировала. Я оторопел. Мои менты тоже.
– Это что за конкурс художественной самодеятельности? – ошалело поинтересовался неизвестно у кого Жомов. – А драться когда?
– Видимо, после балета, – ответил за всех Рабинович и предложил: – Может быть, с лошадей слезем? Мы же не конная милиция.
Возражений не последовало. Сеня с Иваном отпустили коней и приготовили свои верные дубинки. Гомер с Гераклом, которые, судя по моим наблюдениям, уже приготовились улепетывать со всех ног, с сомнением посмотрели на моих боевых товарищей. Затем переглянулись и, покинув свои насесты на спинах абсолютно равнодушных ко всему копытных меланхоликов, заняли позиции за спинами урезанного наряда милиции. Я несколько секунд раздумывал, чем заняться, и решил оккупировать лучшие места в партере. Зрелище должно было получиться занятным.
Наконец одна часть античного воинства перестала завывать, а другая прекратила дергаться, будто кот в припадке эпилепсии. Развернувшись к нам, они дружно поклонились, видимо, ожидая аплодисментов. Не дождались! Сеня поприветствовал их вращением пальца у виска, а Жомов просто сплюнул на траву и отвернулся, как монашенка, случайно забредшая на сеанс порнофильма. Пришлось мне приободряюще гавкнуть, а то бедные греки уже и не знали, как им поступить дальше.
– Вперед, славные воины Ареса! – тут же заорала Зена, и все ее воинство табуном рванулось в указанном направлении.
Гляди-ка что! Сработало. Может, по возвращении домой мне пойти в шоу-бизнес работать?
Зена дико заверещала и, размахивая руками, будто кособокая ветряная мельница, бросилась вперед, обгоняя свою подтанцовку в бронзовых доспехах. Предводительница разбойников явно выбрала своей мишенью Геракла и принялась описывать полукруг, рассчитывая обойти моих ментов с фланга. Не вышло! Заметив ее маневр, Ваня занял новую позицию, стремясь защитить своего подопечного от бессовестных домогательств отъявленной хулиганки. Зена обиженно скуксила свое лошадиное личико и, отказавшись от первоначального замысла, помчалась прямо на омоновца.
Постольку поскольку женщину бить неприлично, даже если она бежит на тебя со сковородкой или, например, как сейчас, с мечом в руке (это даже псы знают!), то Ваня бить Зену и не стал. Он просто выставил вперед кулак и подождал, пока дамочка сама на него наткнется. Стыковка этих двух объектов произошла с таким же звуком, какой издают две целующиеся лошади. Несколько секунд Зена, скосив глаза, любовалась Ваниным кулаком у себя на переносице, а затем томно вздохнула.
– Ах, какой же мужчина! – протяжно произнесла она. – Ну, настоящий па-алковник! – и без чувств рухнула на траву.
– Старший сержант, – поправил ее Ваня и зарделся. – К тому же женатый!
Жомов тут же торопливо развернулся, выискивая глазами, чью бы еще похвалу заслужить. Мог бы и не волноваться – объектов для отработки действий по разгону демонстраций вокруг было хоть отбавляй! Конечно, мой Сеня трудился на совесть, и на различной дистанции от него валялось уже больше десятка контуженых разбойников, но поработать еще было над кем.
Я часто видел по телевизору, как в древние времена войска, потеряв своих командиров, тут же бросались наутек. Однако с шайкой Зены этого казуса не случилось. То ли отряд не заметил потери бойца, как было у нас в славные времена Гражданской войны, то ли разбойники, напротив, внезапно решили отомстить за свою атаманшу, но поле боя они не покинули. И Жомов, счастливо улыбнувшись, врубился в самую гущу сражения. Наши греки, осмелев, также решили урвать свой кусок пирога, да не успели – до поля боя наконец-то добрался Андрюша Попов.
Измученный необходимостью управлять колесницей, криминалист трезво оценить ситуацию на поляне не смог. Он лишь увидел, что какие-то бронированные бандиты окружают его друзей, явно намереваясь задавить численным преимуществом. Такого беспредела Попов стерпеть не мог, а никто из нас не успел его предупредить. Вот и воспользовался Андрюша единственным оружием (за исключением дубинки, конечно), имеющимся в его арсенале – собственным голосом. Не спрашивая ни у кого разрешения, Попов ни с того ни с сего вдруг завыл, подражая милицейской сирене. Эффект получился впечатляющим. Не хуже настоящего оружия массового поражения.
Первыми, естественно, пострадали лошади, запряженные в колесницу. С перепугу они замерли, как вкопанные, едва не выбросив из колесницы Попова, и тут же дружно оставили на дороге свои автографы. Следом за ними под действие поповской артиллерии попали несколько разбойников. Схватившись за головы, они упали на колени и скрючились, как поклонники Кобзона на концерте Витаса.
Досталось и Жомову. Ванюша, ошалев от неожиданно раздавшегося воя, промахнулся по своей мишени, чего с ним ни разу в жизни не случалось! Да что тут говорить об остальных, если даже у меня, мирно лежавшего на краю поляны, уши заложило, а когда звуковая волна докатилась до противоположной Андрюше опушки леса, то самым браконьерским образом сломала две сосны. В общем, всем пришлось несладко, но Попову и этого показалось мало. Выхватив из кармана любимое жомовское табельное оружие, он заорал:
– Всем стоять. Прекратить сопротивление и немедленно сдаться. В противном случае открываю огонь на поражение! – а затем еще и выстрелил в воздух.
Грохот пистолетного выстрела был последней каплей, которая и утопила остатки храбрости разбойников. Побросав оружие и не подобрав контуженых, воинство Зены рвануло с поляны на такой скорости, что по сравнению с ними болид Шумахера показался бы трехколесным велосипедом. Не успело эхо выстрела затихнуть в лесу, как на опушке уже остались только мы да греки, вкусившие ментовских дубинок. Попов широко улыбнулся и облегченно вздохнул.