Двенадцать подвигов Рабин Гута
Шрифт:
– Е-мое! Про Горыныча все забыли, – заорал он и, сорвав с себя китель (воистину благородный поступок!), укутал им замерзавшего Ахтармерза. – Тащите сюда все теплое, что найдете.
Его приказ исполнили, пожалуй, излишне буквально. Все члены экспедиции, за исключением Гомера, по мановению Жомова, вернувшегося на стены Трои, бросились врассыпную искать теплые вещи. Пока Сеня баюкал Горыныча на груди, Немертея принесла конскую попону, Андрюша вернулся с грудой полотняных мешков, Жомов ограничился экспроприацией шкур со входа в жилище Хирона, а догадливый Геракл попробовал использовать меня в качестве теплой вещи. Пришлось клацнуть зубами около его правой руки, после чего в коллекции Горыныча стало одной «теплой вещью»
– Извините за беспокойство, – смущенно пропищал Горыныч, шмыгая сразу всеми тремя носами.
– Да ладно, чего уж там, – хмыкнул в ответ Жомов, а мой Сеня поинтересовался:
– Ну, что? Отогрелся? Наружу будешь вылезать?
– Если позволите, я пока воздержусь, – раздался в ответ писк Ахтармерза. – Просто забросьте меня в колесницу. Я погреюсь еще пару минут.
Вот тут я, в буквальном смысле, от удивления чуть хвост себе не отгрыз. Нет, конечно, Горыныч и раньше отличался от всех нас повышенным вниманием к культуре речи, но такой версальской вежливости даже я от него не ожидал. Честное слово, я тогда подумал, что, может быть, если и моего альфа-лидера хорошенько поморозить, он тогда со мной нормальным языком разговаривать научится?
Идея показалась мне очень хорошей, и я пару минут с наслаждением смаковал ее, но в итоге все же был вынужден отказаться. Дело в том, что его светлость Рабинович уже неоднократно морозил себя без посторонней помощи во время ежегодных осенне-зимних пиков сексуальной активности, но к кардинальным изменениям его манер это ни разу не привело. Либо мой Сеня был морозостойким, либо для того, чтобы перевоспитать его, требовались средства посильнее обморожения. Гильотина, может быть?
Пока я размышлял, мои боевые товарищи, вместе с очнувшимся Гомером и Немертеей, погрузили Горыныча на борт колесницы и собрались поблизости держать военный совет. Собственно говоря, предметом обсуждения была лишь одна тема: отправиться в дальнейший путь сразу или поначалу пойти проститься с Хироном. Последнее, естественно, могло прийти в голову только нашей ненаглядной, чуткой, добросердечной правдолюбице. Остальным до старого кентавра, сгубившего себе жизнь и заодно осложнившего нам задачу поисков Зевса, было столько же дела, сколько глухому кобелю до мелодий Шопена.
– Вы к нему несправедливы, – с жаром проговорила Немертея после того, как Сеня поинтересовался, а не послать ли Хирона в экскурсию по лесоповалам Колымы. – Поймите, что каждого из нас грызут свои пороки – стремление к власти, жажда славы, потребность в любви – любые! И чем старше мы становимся, тем труднее противиться искушениям. Нам кажется, что с каждой минутой мы упускаем последний шанс попробовать что-то, ранее нам недоступное, и из-за этого совершаем ошибки. Хирон не виноват в том, что произошло. Он уступил своей слабости, совершенно не представляя того, к каким страшным последствиям она может привести.
– Во-во, – хмуро кивнул головой Рабинович. – Так одна излишне нервная жена и заявила на допросе у следователя: «Я же не знала, что топором убить можно!»
– Да как вы не понимаете?! – возопила не менее нервная титанида. – Хирон оказался просто орудием в руках коварных олимпийцев, давно мечтавших разделаться с кентаврами, этими наивными детищами титанов. Вы же не будете обвинять меч, поранивший вас, а лишь станете порицать руку, его державшую.
– А что, руке отдельно от тела обвинение выдвинуть можно? – тупо поинтересовался запутавшийся в казуистике Жомов. Немертея оторопела, Попов фыркнул, изо всех сил стараясь не рассмеяться, я спрятал морду, сделав вид, что у меня чешется нос, а Сеня уничижительно посмотрел на друга.
– Ваня ляпнет, как в воду сморкнется, – ехидно прокомментировал он жомовский вопрос и махнул рукой, признавая свое поражение перед титанидой. – Ладно. Пошли проведаем старого копытного дурака.
Я раздраженно гавкнул, но никто не обратил на меня внимания. Да я и не надеялся. Просто никак не пойму, почему у любого спора Рабиновича с каждой отдельно взятой женщиной финал получается одним и тем же? Вам не кажется, что все это наводит на одну совершенно определенную мысль? А именно, что мой Сеня – потенциальный подкаблучник?
Вот сказал и сам ужаснулся. Я как только представил, что мой Рабинович когда-нибудь надумает жениться, а его благоверная тут же заявит, что «собаке дома не место, выбирай: или я, или этот блохастый», так у меня сразу шерсть на загривке дыбом поднялась, а из горла вырвалось совершенно непроизвольное рычание. Рабинович обернулся.
– Ну, что еще, Мурзик? – раздраженно поинтересовался он.
Ну, зачем ты, мозговую косточку бульдог у тебя отбери, меня спрашиваешь? Все равно, что тебе ни говорю, понимать ничего не желаешь! Вот и сейчас он меня не понял. Посмотрел умными человеческими глазами и не нашел ничего лучшего, чем скомандовать мне «фу» и «рядом». Вот и поговори после этого с ним! Пришлось перестать возмущаться и, изобразив из себя послушного пса, последовать за хозяином. А какая мне разница? Все равно в ту же сторону иду. Так почему бы не сделать хозяину приятное, показав, что беспрекословно подчиняюсь его приказам?
Поднявшись к пещере Хирона, мои спутники сразу прошли внутрь, а я остановился на пороге и с высоты оглядел поселение, надеясь найти хоть какой-нибудь признак присутствия кентавров. Однако вокруг не было даже малейшего намека на движение. Даже характерный терпкий запах этих парнокопытных мутантов начал выветриваться! Похоже, перепуганные Гераклом кентавры действительно разбежались по окрестностям и вряд ли в ближайшем будущем решатся сюда вернуться. Придется Хирону, по крайней мере, некоторое время, побыть мэром города с населением численностью в одного человека… То есть я хотел сказать, в одного кентавра! Тяжело, понимаю. Но если ему мама в детстве не объяснила, что жадничать и прятать чужое плохо, пусть сейчас этому учится.
Сделав такие глубокомысленные выводы, я поспешил войти в пещеру к Хирону и, похоже, умудрился пропустить начало разговора. Когда я приспособился к полумраку, то увидел, что мой Сеня и Немертея снова застыли напротив Хирона, валявшегося на шкурах и жалеющего самого себя. Все прочие члены нашей экспедиции старались держаться от них подальше. Жомов потому, что знал, чем заканчиваются споры с женщинами, а остальные просто интуитивно понимали: лучше к бранящимся милым не подходить. Это в поговорке они только тешатся, а в жизни такие потехи часто заканчиваются нанесением тяжких телесных повреждений. Вот, помню, у нас случай однажды был. В отдел поступил вызов от соседей. Они сообщали, что за стенкой творится что-то ужасное… Ой, извините, потом расскажу. Похоже, начинается самое интересное!
– Я тебе еще раз повторяю, что нельзя упрекать Хирона в том, чего он не совершал, – повышая голос, заявила Немертея, совершенно не обращая внимания на то, что предмет их спора меланхолично жует пучок травы, даже не слушая спорщиков. – Лживые олимпийцы просто подставили его, чтобы прикрыть свои махинации. Разве не видишь, что великий Хирон безмерно страдает, переживая очередное предательство?
– Да мне по барабану его страдания. Пусть берет горн в зубы, флаг в руки и возглавит колонну вечных страдальцев, – завопил в ответ мой Рабинович. – Из-за этого старого плода греховной жизни хозяйской кобылы с пьяным конюхом, пристрастившегося к халявной выпивке, судьба нескольких миров висит на волоске.