Двенадцать подвигов России
Шрифт:
Тут нужен был опыт! Многовековой.
В конце июля 1474 года Иван III отправил в Венецию Семена Толбузина (первого посла русского в Западной Европе). Тот на следующий год вернулся на родину с Аристотелем Фиораванти (Муролем ещё звали его), знаменитым зодчим, инженером. Он, единственный из венецианских мастеров, согласился поехать в Восточную Европу учить русских строительному делу и другим премудростям.
Муроль-Аристотель осмотрел развалины, похвалил каменщиков за гладкость кладки, поругал известь, очень «неклеевитую», да и камень, рыхловатый для такого дела. А затем принялся крушить уцелевшие от «странного землетрясения» стены.
Поставил он около одной стены высокий из трех сосновых бревен треножник, повесил на него на канатах дубовую дубину
В начале июня Аристотель начал копать траншеи под основание храма, соорудил кирпичный заводик неподалеку от Андроникова монастыря. Русские мастера старательно запоминали секреты итальянского мастера, и дело быстро продвигалось. Он научил их работать с кирпичом, показал, как делается раствор, который, если вечером его замесишь, то утром он тверже камня станет.
Обо всех тонкостях и хитростях этого гения говорить надо в других книгах, но почему так отстали русские от европейских соседей?! Почему, хоть не погасла свеча, да нить знаний, навыков мастерства прервалась? Почему? Потому что Орда мешала русскому народу жить. Она ворвалась на Русь великим ураганом, смела все подчистую, увела в плен мастеров. Это бы ладно, подобные ураганы народы не убивают. Но затем она на двести с лишним лет нависла густым смогом над Восточной Европой, погрязшей к тому же в распре, избиваемой то и дело чумой. В такой ситуации выжить, сохранив в себе своё лучшее — национальныи дух, удавалось далеко не всем народам, оказавшимся в подобном несчастном положении. Русские люди сохранили свое русское, и об этом говорить лишний раз нелишне хотя бы потому, что нет-нет да и появляются разные теории о благотворном влиянии «ордынского присутствия» в Восточной Европе, о великой пользе этой самой дани, которая — не нашествие Батыя, а именно дань! — чуть было не превратила русский народ в стадо покорных овец. Ордынская дань могла лишить людей (от черни до великих князей) того жизненного стимула, который так нужен любому из рода человеческого. Она мешала мыслить творчески, всеохватно. Она не позволяла думать о будущем, творить это будущее. Она пыталась даже мечту жить по-человечески, то есть творчески, искоренить из русского народа. Но именно это, последнее, сделать ей не удалось.
Гнусное состояние — данная зависимость — отбросило русский народ в начало XI века, когда он, увидев красоту православных храмов, очарованный ею, стал строить в городах и селениях неземную красоту. Спустя четыре с половиной века он все начинал сначала, с барана, разбивающего стены его, народа, ошибок. Это тяжелый труд — начинать сначала. Это невозможно было сделать, если бы угасла мечта, если бы не было церкви на Липне, каменных храмов, пусть не сложных с точки зрения архитектуры, которые упрямо возводились в Восточной Европе и в начале XIV века, и в XV веке.
Иван III Васильевич и митрополит Филипп, как когда-то Калита и Петр, Дмитрий Иванович, Владимир Андреевич и митрополит Алексий, очень вовремя поняли, что «волну уныния и страха» можно сбить радостью творчества, созидательным трудом. Они прекрасно распорядились имеющимися у них средствами, не жалели денег на зарубежных мастеров. Вместе с Успенским величественным собором росла радость и гордость людей, которые готовились к важнейшему событию — к освобождению от ордынской зависимости.
Впрочем, великий князь деньги в Орду давно не возил и не собирался делать это.
Возведенный Аристотелем Фиорованти Успенский собор возвышался над старыми и новыми строениями Кремля, Москвы, и любому человеку, мало-мальски чувствующему красоту рукотворную и земную, бросалась в глаза дисгармония неудачного сочленения величественного здания храма и низких, ветхих
В 1485 году итальянские зодчие начали возведение кремлёвских стен и башен. Строительство этого сложного архитектурного и фортификационного сооружения осуществляли подъезжавшие в разное время в Москву Марко Руффо (Марк Фрязин), Антонио Джиларди (Антон Фрязин), Пьетро Антонио Салари (Петр Фрязин) и Алоизо ди Каркано (Алевиз). Десять лет понадобилось мастерам, чтобы в целом закончить работу. Кремлевские стены и башни явились великолепной огранкой еще полностью не сформировавшегося комплекса на Боровицком холме и господствующим ядром новой Москвы, столицы крупной державы. Окончательное архитектурное оформление Кремлевских стен и башен Кремлевской крепости завершилось в 1508 году сооружением глубокого рва, выложенного белым камнем и кирпичом «со стороны торга и Красной площади», а со стороны Неглинной — устройством прудов, «из которых по рву Неглинная была соединена с Москвою-рекою, так что крепость со всех сторон окружилась водою и Кремль стал островом».
В 1485 году каменные хоромы стали строить большие бояре.
Итальянские мастера параллельно со строительством Кремлевской крепости возводили на территории Кремля Набережную палату, Грановитую палату…
В 1492 году Иван III наконец-то решил строить каменное здание для жилья, переехал на время с семьей во двор Ивана Юрьевича Патрикеева, затем, когда началась разборка деревянных хором, построил себе временное жильё за восточной стороной Архангельского собора. Два пожара 1493 года в Кремле на шесть лет приостановили работы, и закладка каменного дворца произошла лишь в 1499 году. Возведением так называемого Теремного дворца руководил Алевиз Фрязин. Он закончил работу уже после смерти Ивана III, в 1508 году.
В середине лета 1506 года Василий III заложил в Кремле кирпичную церковь Николая Чудотворца на месте деревянной церкви Николы Льняного. Через девять недель, 1 октября, храм был освящен. Его назвали Николой Гостунским по чудотворной иконе, которую поставил в церкви великий князь.
Василий III в 1514 году приказал Алевизу Фрязину построить каменные и кирпичные церкви на Посаде.
В 1508 году великий князь переселился в кирпичный дворец и повелел расписать дворцовую церковь Благовещения мастеру Феодосию Денисьеву с братией. После этого Василий приказал «украсить стенописью» Успенский собор. Работа была закончена 27 августа 1515 года. Церковь Благовещения расписал русский мастер Федор Едикеев.
В столицу русской державы продолжали прибывать выписываемые из Италии мастера: архитекторы и пушечные литейщики, техники по металлическому производству (литья колоколов, украшения икон окладами, изготовления церковной и домашней утвари), серебряных и золотых дел мастера.
Большое внимание Василий уделял развитию искусства литья колоколов. В 1503 году Петр Фрязин отлил колокол, на который, не считая олова, пошло только меди 350 пудов. В 1532 году Николай Фрязин отлил колокол уже в 500 пудов. На следующий год отличился Николай Немчин: его колокол весил 1000 пудов.