Дверь обратно
Шрифт:
За дверью была ночь. Огромная яркая луна заливала все вокруг беспощадным светом, окрашивая пейзаж во всевозможные оттенки серого, от легкого жемчужного до антрацитового. Тени казались густыми, непроглядными и тягучими, как патока, под их покровом при желании могло спрятаться что угодно, и ты с расстояния в шаг это «что-то» не заметил бы. А теней тут хватало. Они черными жирными ласинами перечеркивали серебряное лунное поле, и об их источнике догадываться не приходилось: тени отбрасывали многочисленные надгробия и кресты. Я стояла посреди кладбища. Везде, насколько хватало взгляда, тянулись рядами могилы.
Ни одно деревце не оживляло эту мрачную картину. Это было еще более странным, притом что лес, по которому я шла еще несколько минут назад,
Вдруг за одним из надгробий мелькнул белый силуэт. Славик? Я побежала туда. Никого. Прислушалась. Кроме моего дыхания, никаких звуков, даже гиперборейских колокольчиков не слышно. Только мои хрипы и тревожили эту кладбищенскую тишину. Вот не бывает в нормальном месте такой тишины! Абсолютной тишины! В такой было бы слышно, как паук плетет свою паутину.
Я шепотом позвала Славика, и мой зов тут же был подхвачен благодарной тишью и многократно отражен от надгробий. В какой-то момент показалось, что это уже не эхо, а кто-то живой (или, наоборот, неживой) на разные голоса повторяет произнесенное слово, перекидывая его, как шарик от пинг-понга, все дальше и дальше. И где-то, уже на границе слуха, эхо затихло.
Я оглянулась на избушку. С этой стороны она была больше похожа на склеп, стоящий прямо посередине погоста. Кованая дверь с изображением дуба была слегка приоткрыта, и где-то там, в глубине, просматривалась печка и яркое пятно дневного света на полу. Тут лунный блик тронул мрамор стоящего около входа ангела с молитвенно сложенными руками, и по лицу его, казалось, пробежала судорога боли. Волосы на загривке у меня слегка зашевелились. Чтобы побороть подступившую панику, я поскорее отвернулась и, стараясь шагать бесшумно, пошла вдоль ряда могил.
На многих из них лежали цветы. Я потрогала, они оказались живыми. Странно, в таком мертвом месте и вдруг что-то живое… На некоторых лепестках серебром поблескивали капельки росы. Но как же сюда попадают люди, чтобы навестить могилы? Кладбище тянулось до самого горизонта, насколько хватало глаз. Узкие дорожки же не предполагали передвижение здесь на чем-то, кроме своих двоих.
Я подняла голову наверх. Мысль о том, что кто-то спускается с неба, чтобы возложить свежесрезанные цветы, отчего-то казалась просто глупой. Если бы не эти самые цветы, то я могла бы поклясться, что сюда уж несколько лет никто не наведывался. Это ведь так же, как и нежилой дом. То ли запах какой-то жизни исчезает, то ли энергия застаивается, но каждому становится ясно, что человека здесь давно не было.
Я опять огляделась. Брр… Жуткое местечко. Возникала полная уверенность, что если даже колупнуть землю, то и червяка там не сыщешь. И тишина какая-то уж совсем противоестественная! Решив рассмотреть могилы поподробнее, я подошла к одной, к другой, к третьей… вроде могилы как могилы, кроме одной странности — не было на них ни эпитафий, ни имен, ни дат смерти. Только вензелями украшенные пустые места. Я пошла дальше, кидая взгляд окрест да время от времени поглядывая на надгробия.
Вдруг справа от меня раздался шелест. Мурашки ледяной волной прокатились по телу, дыхание прервалось. Медленно, стараясь сделать это как можно незаметнее, я посмотрела в сторону источника звука. Венок с печально поникшей траурной лентой скатывался с крутого бока могилы. С чего бы это ему валиться приспичило? Здесь даже малейшего ветерка не ощущалось. Не иначе как кто-то задел. Я, стараясь унять бешено стучащее сердце, повернула туда. Опять никого. Тихонько поскрипывая гравием, пошла дальше.
Почти все надгробья были каменными. Деревянные кресты попадались крайне редко. Ровные, будто
Тут же вспомнились похороны маленького Васеньки, умершего в детдоме от пневмонии. Если дети умирали и раньше, это как-то обходило нас стороной. А здесь то ли родственник какой сыскался, то ли комиссию очередную поджидали, но было устроено все честь по чести. И нас впервые вывезли на кладбище. Сами похороны я не очень запомнила, а вот протискивание между оградками по тропинкам шириной в одну ступню и выдергивание ног из осенней, жадно чавкающей, грязи, когда мысль одна — лишь бы не завалиться, в память врезались четко. Похоже, у нас просто не в состоянии поддерживать строгую геометрию и идеальный порядок.
Здесь же пространство делилось на равные сектора, и к абсолютно любой могиле можно было подойти, не проявляя чудеса акробатики. Я наклонилась — тут даже цветы оказались разложены аккуратно, а не кинуты абы как. Решившись, я снова шепотом окликнула Славика. На этот раз мой зов, попетляв между надгробий, вернулся ко мне отчетливым девичьим плачем.
— Кто здесь? — И так охрипший голос треснул, как пустая бочка.
Плач повторился. Горький, надрывный, берущий за душу. Сердце тут же звонко забилось в ушах, перекрывая все остальные звуки. Перед глазами все поплыло. Мелькнула мысль, что так недолго и в обморок хлопнуться от страха. А здесь, сами видите, не рождественский бал в императорском дворце, нюхательных солей поднести некому. Опершись о скульптуру, изображавшую младенца в люльке, я постаралась выровнять дыхание. И только было я решила пойти дальше, как следует отдышавшись и вытерев выступившую испарину, как раздался жуткий вопль, казавшийся просто оглушительным после абсолютной тишины. Многократно отражаясь от надгробий, он метался загнанным волком, постоянно меняя направление. Вскоре стало казаться, что он несется со всех сторон, постоянно меняя частоту и звучание. Не одна глотка живого существа не могла исторгнуть из себя эту жуткую какофонию непереносимых для человеческого уха звуков. Это был то ли смех, то ли, наоборот, плач, способный вытянуть душу. Волосы на всем моем теле уже давно стояли дыбом. Сердце, разлетевшись на десятки маленьких сердечек, билось во всяких, не предназначенных для этого, местах. Колени подогнулись, и я рухнула у ближайшей могилы, свернувшись в клубочек и сжав голову руками.
Минут через десять вопль прекратился, но тихо так и не стало. Где-то рядом раздавался пронзительный визг на одной ноте. Привалившись спиной к могиле, рядом с которой только что лежала, я повертела головой в поиске источника звука. Мне понадобилась не одна минута, чтобы понять, что визжу я сама. Замолчать не получалось, и я зажала рот руками.
И тут же в наступившей тишине ясно послышалось мерзкое стариковское хихиканье. Наверняка такие отталкивающие звуки мог издавать только паскудный человек. Хриплый каркающий смех наводил на мысли о пакостном старикашке с крючковатым носом и бородавчатым лицом. Я прямо видела его длинный, задранный вверх подбородок с куцей бороденкой и узловатые, изломанные артритом, пальцы, которые в эту минуту держат маленького несчастного малыша. И ладно если просто держат. Мерзостные нотки намекали на особую гнусность процедуры, способной обрадовать обладателя эдакого голоса.
— Кто здесь? — наплевав на чувство самосохранения, снова крикнула я.
Мелкие легкие шаги горохом раскатились совсем рядом со мной. Я в каком-то беспамятстве кинулась туда и увидела мелькнувший край рубашонки маленького беглеца. Господи, если на меня это место произвело такое впечатление, что я теперь не уверена в отсутствии седины в собственной голове, то как же должен чувствовать себя ребенок? Я заметалась между могил, бесполезно взывая к малышу. Но стоило мне кинуться в одно место, как легкий шелест детских шажочков раздавался совсем в другом.