Дверь открытая всегда
Шрифт:
Некоторое время мальчики стоят почти вплотную и рассматривают друг друга. Черноволосый значительно выше, но Сережка – точнее в движениях и как-то лучше скроен.
– Слушай, ты чего за нами ходишь? – спрашивает Сережка, пока вполне миролюбиво.
– А чего – нельзя? – спрашивает черноволосый. – Пустырь общий. Хочу – гуляю.
– Так ты гуляй в другом месте. Найди и гуляй.
Черноволосый мальчик не выглядит испуганным, скорее печальным.
– Анна – твоя девушка, да? – спрашивает он. – Это она просила тебя гнать меня?
Сережка явно теряется. Чтобы не показать своего замешательства, заводит себя, злится на черноволосого практически насильно. Замечает, что тот говорит по-русски с акцентом и тут же цепляется к этому.
– Понаехали тут! Сначала по-русски научись разговаривать, а потом… Какая Анка тебе девушка? Отвали и все!
– О, я теперь знаю, она не попросила тебе! Ты сам хотел! – темпераментно восклицает черноволосый и хочет сказать что-то еще, но не успевает. Сережка отталкивается от земли обеими ногами и прыгает на него, как кошка на крупную собаку. Мальчики падают в осеннюю грязь, и некоторое время сосредоточенно мутузят друг друга. Обе собаки подбегают поближе и с интересом наблюдают за происходящим. Овчарка смотрит молча, а дворняга припадает на передние лапы и заливается звонким лаем.
– Ну все, мальчики, хватит! Все! – говорит Анка, подходя вплотную к дерущимся, но не решаясь ничего предпринять. Потом оборачивается к собакам, говорит возмущенно. – Альфа, как тебе не стыдно! Сделай же что-нибудь!
Овчарка нерешительно походит к катающимся по грязи мальчишкам, приглядывается и, тихо рыча, тянет за куртку хозяина – Сережку. Сережка отмахивается от собаки, черноволосый тут же воспользовался этим, вырвался, вскочил.
Сережка тоже вскакивает, утирает горстью разбитый нос.
– Ну что, черный, получил? Будешь еще следить?
Черноволосый облизывает распухающие губы, говорит упрямо:
– Все равно буду ходить. Не следить. Так.
Сережка раздувает ноздри, он готов снова кинуться в драку, но Анка берет его за рукав:
– Пойдем отсюда. – На черноволосого она почему-то старается не смотреть. И вообще ей как-то странно. Анка ежится, поднимает воротник куртки, потом надевает капюшон. Теплее не становится. Холод и странное неудобство идут откуда-то изнутри.
Сережка и Анка идут прочь. Собаки внимательно обнюхивают неподвижно стоящего черноволосого и бегут следом.
– Придурок какой-то, да?! – возмущенно восклицает Сережка.
Анка не слушает его, оборачивается.
– Как тебя зовут? – тихо спрашивает она. Черноволосый мальчик читает вопрос по губам.
– Тахир, – так же тихо отвечает он.
Несколько секунд мальчик и девочка смотрят друг другу в глаза, потом Анка отводит взгляд и уходит уже окончательно.
Темно. Потом луч фонарика шарит по стенам с выкрошившейся кирпичной кладкой и клочьями паутины. Следом зажигается свеча, ее огонек трепещет от сквозняка, освещает голову мужчины в низко надвинутой на глаза шапке, небритое лицо с острым, похожим на клюв носом. Лицо, скорее всего, обыкновенное, но в антураже подземелья оно кажется зловещим.
– Гляди, Птица, здесь живет кто-то, что ли? – слышится голос из темноты. – Вон тряпки какие-то, чайник…
– Да нет, – отвечает тот, кого назвали Птицей. – Кому здесь жить? Бомжам не пролезть. Ты ж видел, нам не только доски рвать, лаз пришлось расширять. Ребятишки, наверное, играли когда-то, от них осталось. Родителям не нравилось, потому и заколотили.
– А чего здесь раньше-то было?
– Да кто его знает? Может, бомбоубежище, может, вентиляция, может, запасной выход откуда. Мало ли всего при Советах строили…
– Так, думаешь, надежно здесь?
– Нормально. Нам же всего дня три прокантоваться. Потом от покупателя человек подгребет. А уж денежки-то мы понадежней спрячем. В банк.
– Да ну их, банки-то! Они ж горят, как спички. Капусту лучше при себе держать. Или уж в надежном схороне.
– А кто тебе говорит про наши банки? Дураков нет! Швейцария, брат!