Двери и цепи
Шрифт:
Я сплюнул.
— Тьфу ты, все настроение испортил.
Пришлось оторваться от созерцания прекрасного и подняться, размяв затекшую на ночной прохладе поясницу.
Я еще раз окинул взглядом побитого подростка, который продолжал в неверии таращиться на меня. Губы его тряслись в праведном гневе, а измазанные землей пальцы стискивались в кулак.
Создавалось такое впечатление, что больше его волновало не собственное состояние, а моя на это равнодушная реакция.
— Повзрослей, хлебушек.
Я закинул сумку на плечо и побрел к остановке.
Иногда мне начинает казаться, что появление у человека сознания явно стало тупиковой ветвью эволюции. Слишком уж обременяет оно обычную жизнь. Даже ученые доказали, что люди с низким уровнем интеллекта испытывают в обыденности куда меньше стресса, чем с высоким. Приплести к этому соматизацию, так вообще можно сделать вывод, что чем умнее ты есть, тем хуже ты живешь.
Введем это как правило. Следовательно, разумеется, существуют и исключения, которые этому правилу никак не противоречат.
На остановке меня встретила благословенная тишина, и я снова закурил без переживаний по поводу того, что кто-то станет нервно брюзжать под ухом о сигаретной вони и вреде пассивного курения.
Не спорю, есть такие люди, которые не прочь подпалить сигарету в толпе или помещении, но я точно не из их числа. Наоборот, всегда стараюсь отойти подальше, чтобы никого не беспокоить. Впрочем, это не мешает некоторым личностям специально подойти поближе, чтобы повозмущаться в свое удовольствие.
Ну и пусть. Видимо, жизнь у них такая напряженная, что они специально ищут, на кого бы свой негатив излить. Что поделать. Хотя я бы на их месте приставал к любителям лить на себя флакон духов или не мыться неделями. Вот те точно носят в себе зло.
Из-за пригорка по пустынной дороге выкатила маршрутка, пылая фарами и двузначным номером на лобовом стекле.
Судя по просевшей подвеске, этот старый металлический монстр был переполнен, поэтому я заранее подготовил себя к неприятной поездке. Впрочем, в такое время ничего другого и не ожидалось.
Маршрутка, похрипывая двигателем, неуклюже завернула на остановку. Со скрипом раздвижная дверь открылась, выставляя на обозрение спины набитых как селедка в бочке людей, и я поднялся вверх по ступеньке, пытаясь втиснуться в то небольшое оставшееся пространство.
Ноутбук в сумке врезался под легкое, и от неожиданности я сдавленно крякнул. Послышался предупреждающий сигнал, и дверь следом закрылась, отрезая меня от свежего воздуха.
Дышать было тяжело. Атмосфера здесь пропиталась запахом нескольких десятков живых организмов разного пошиба, некоторые из которых оказались явно не первой свежести.
Где-то по ту сторону орал истошно маленький ребенок. Я был с ним полностью солидарен: на его месте я бы тоже излился криком ужаса и протеста, оказавшись в столь интимной близости с совершенно незнакомыми мне личностями, а учитывая, что объема в тебе раз в двадцать меньше, тут хочешь не хочешь наделаешь в знак протеста в штаны.
В салоне играла музыка. Типичное радио девяностых, ничего особенного. Я заметил про себя, что слушать его гораздо приятнее современной «эстрады», а потом подумал, как водители не сходят с ума, годами следуя одному и тому же маршруту под одну и ту же музыку.
С другой стороны, чем отличается жизнь любого из нас. Начнешь копаться вглубь, так вообще можно прийти к выводу, что вся твоя жизнь есть просто бессмысленное ожидание смерти, и ты просто пытаешься наполнить его чем-то, чтобы, так сказать, не «сократить дорогу».
От мыслей меня отвлекла вдруг начавшаяся под боком ругань. Я не особо прислушивался и не обратил бы даже внимания, если бы голосящая в яростном исступлении бабка не стукнула меня по ступне концом своей трости, уперевшись в него всем своим стокилограммовым весом.
Я повернулся к ней, окинув взглядом полутораметровую фигуру, лет после двенадцати принявшуюся расти скорее вширь, чем вверх. Белесые глаза, подернутые густыми седыми бровями, натурально горели адским огнем, а с уголка рта сочилась струйка желтоватой вязкой слюны, брызгавшей вперед каждый раз, стоило старушке раскрыть рот для очередной гневной тирады.
Пухлые руки, оканчивающиеся десятью сухими сардельками, тряслись, вцепившись в рукоятку черной тросточки, а шамкающий рот то и дело обнажал последнюю тройку зубов, торчащую в разные стороны и наполовину съеденную смердящей чернотой.
Сегодня бабка избрала своей целью молоденького студента, коему так не повезло оказаться не в том месте не в то время. Студентик, лоб ростом почти два метра, ссутулившись стоял, испуганно втягивая голову в плечи и озираясь по сторонам в поисках спасения. К сожалению, отступать было некуда, и он, загнанный в ловушку, продолжал слушать бабкину тираду о том, что сейчас уже не то время. Мол, до чего измельчал народ, никто не уступит ей места, а ведь у нее возраст, у нее суставы. Не дай бог помрет прямо здесь, и кто возьмет ответственность?
Причем бабку не особо волновало, что места здесь не хватало никому, а на местах расселись такие же бабки, как она. Нет, брошенная всеми родными одинокая бабка, несчастная в своей старости, ощущая зловоние скорой смерти и груз неисполненных мечтаний и надежд, изливала таким образом душу, пытаясь отвлечься от своей никчемности.
Бабка видела молодость, видела возможности, и отсутствие у нее таковых бесило ее, поэтому она злилась, хоть и пыталась завуалировать это надуманными аргументами про «измельчавший народ».