Дверинда
Шрифт:
– У твоей повелительницы богатый выбор, – сказал карлик-корриган. – Король Радужного острова, великан из Трижды заколдованного леса, еще тот мудрец, который поставил дыбом воду в пруду, чтобы найти ее колечко… и повелитель рыб…
– Кого-то одного она, конечно, выберет, – сказала малютка, – но не от любви, а от злости. Она ведь до сих пор любит этого безумного эльфа…
– Да, мои придворные менестрели уже начали сочинять эту сказку, согласился карлик – Жили три прекрасных эльфа – Паутинка, Горчичное Зернышко и Мотылек…
– И жил-был паж веселый, кудряв и чист душой,
– А шлейф все так же тяжел? – спросил повелитель корриганов.
– Да, только носить его приходится двоим – Паутинке и Горчичному Зернышку. А куда улетел Мотылек – она не знает. И никогда никого об этом не спросит. Она же гордая…
– И он гордый. Он не смог перенести ее гордости, вот в чем беда. Ей следовало бы уступить хоть раз…
– Нет, это она не смогла перенести его гордости! – возмутилась маленькая фея. – Это он должен был понять ее и уступить! Ее злило то, что она – одна из повелительниц, а он – всего лишь паж, несущий ее шлейф, и он более горд, чем она! Ты сам – повелитель, ты должен это понимать…
– Я понимаю только то, что он – мужчина, а она – женщина, и женщина не должна испытывать, на что способна мужская гордость. А то она останется одна, как твоя госпожа, и никогда не сможет забыть того, кто ее бросил.
– Да, тех, кого мы бросаем сами, мы забываем на другой день, – согласилась фея. – Он отомстил-таки, этот бездельник Мотылек… Если бы он знал, что она будет помнить о нем все эти годы!..
– А может, все и наладится, – сказал повелитель корриганов, – так, как и должно быть в сказке. Он прилетит прямо в свадебный чертог, такой же юный – и прекрасный, как тогда, – и неужели она все еще будет играть в гордость? Она же все бросит ради него – лишь бы он опять не сбежал!
– А если даже не юный и прекрасный? – спросила фея. – Ты думаешь, повелитель, что любят только за это? Любят несмотря ни на что, запомни, повелитель корриганов!
Она вырвала у него руку, вспорхнула и, вылетев из живой стены по другую ее сторону, ткнулась прямо в широкую грудь боцмана Гангрены.
– Ай! – крикнула она, но боцман уже крепко держал ее.
– Кто ты, незнакомец? – трепеща, спросила маленькая фея. – Чего ты от меня хочешь?
– Немедленно отведи нас к Дверинде! – потребовал боцман – Ты же знаешь, где она!
Фея гордо отвернулась от него и посмотрела на Ксению.
– Твой друг неучтив, – сказала она. – Скажи ты, чего вам обоим нужно.
– Епическая сила! – восхищенно воскликнул боцман – Ведь кроха крохой, а ни черта не боится!
– Нам нужно попасть к твоей госпоже, – подлаживаясь под принятые здесь обороты, – ответила Ксения. – Отведи нас, пожалуйста. Мы очень тебя просим.
– Твой друг не умеет просить, – заметила фея. – Он умеет только приказывать, а недостойно феи слушать приказания!
– Да какой он друг! – с досадой сказала Ксения. – Он – боцман! Боцман Гангрена, вот он кто такой!
– Так он твой слуга? – по-своему поняла ее фея. – Тогда понятно. Слуги бывают грубы и неотесанны.
Боцман собрался было возражать, но Ксения двинула его локтем в бок.
– Пусть
– Ничего, я к ней ненадолго, – ответила Ксения. – Пусть только ответит мне на один вопрос – и выходит на здоровье замуж!
– Тогда – полетели! – воскликнула фея.
Оказалось, что в зал, где плясали феи, вело множество дверей, скрытых под парчовыми портьерами, за живыми изгородями и вообще непонятно каких, возникавших, что называется, на пустом месте. Через такую вот дверцу маленькая фея вывела боцмана Гангрену с Ксенией и понеслась по коридору под самым потолком.
Все бы ничего, но коридор сперва пересекла подземная речка, и боцману пришлось на руках переносить Ксению, а потом он и вовсе завел в лабиринт. Фее-то было хорошо – она могла, в случае надобности, перелететь через стену или проскользнуть в щелку, а боцман и Ксения долго мыкались в этом лабиринте. Наконец перед ними оказалась лестница.
– Только тихо! – предупредила малютка. – Если она рвет и мечет, не показывайтесь ей на глаза!
По лестнице боцман и Ксения поднялись наверх и попали в просторную комнату, с которой начиналась целая анфилада. Фея пролетела ее, не глядя по сторонам, но гости таращились, и было чему дивиться! Они видели два окна, одно рядом с другим, но за первым бушевал океан, а за вторым брели через пески верблюды, и на них сидели бедуины. Они видели колонию серебряных паучков, натянувших от стены до стены огромную паутину и расшивавших ее маленькими звездочками. Они чуть не свалились в террариум с жабами, ящерицами, змеями и прочей нечистью. Ксения вскрикнула, боцман зажал ей рот жесткой ладонью.
И наконец фея приподняла перед ними край очередной парчовой портьеры, и все трое с опаской заглянули в кабинет той, кого Ксения так неосмотрительно прозвала Двериндой. Дверинду она узнала сразу. Фея стояла у столика и слушала диктофон. На голове у нее был огромный шелковый тюрбан, на плечах – необъятная шаль. В руках она комкала несколько разноцветных вуалей для высокого колпачка, непременного головного убора всякой феи. Этот колпачок, а также горы ожерелий, браслетов, туфелек и вообще неизвестных Ксении вещей валялись на трех низеньких диванах. На четвертом сидела пожилая скромно одетая фея в очках и водила пальцем по ткани, лежащей у нее на коленях. Золотая иголка, повинуясь указаниям, расшивала ткань цветами и акантовыми листьями.
– Не то, не то! – воскликнула Дверинда, мельком глянув на узор. – Старомодно! Скучно! Разве это узор? Это капустная грядка!
Она быстро приложила к узору выхваченный их кучи браслет и задумалась.
– Гармонирует… Но не то! В этом убожестве я не буду блистать! А если я сегодня не буду блистать, они, чего доброго, примутся меня жалеть… Только не это!
– Ну? – боцман дернул маленькую фею за подол.
– Кажется, ничего, – прошептала фея. – Это она еще в добродушном настроении…