Двести тысяч золотом
Шрифт:
Все пришло в движение. Ржали кони, суетились люди с фонарями и факелами, скрипели открываемые ворота. Быстрорукий тоже хотел вскочить в седло, мчаться в ночь, искать, ловить, и Чжоу стоило огромного труда оторвать от уздечки руки обезумевшего от ярости хозяина и втащить его обратно в дом, увещевая, как ребенка, не броситься очертя голову в погоню.
Внезапная вспышка сумасшедшей ярости прошла, и Жао покорно дал увести себя. Вернувшись в комнату, он наткнулся на бледного Цина, смотревшего на него с немой надеждой.
— Их поймают, — убеждая и его и себя, сказал Жао, — они не могли далеко уйти.
Сев к столу, он дрожащими
— Сторожей, упустивших пленных, посадить в яму. Завтра ими займемся. Когда привезут русских, набить им колодки на шею и сразу ко мне!
Стряхнув пепел с кончика сигареты, Жао поглядел на прикованного к стене пленника. Фын уже пришел в себя, его глаза горели злобой, но под тяжелым взглядом Быстрорукого он съежился и опустил голову. С каким удовольствием Жао прибил бы его, но ничтожная жизнь этого проходимца после побега русских вдруг приобрела огромную ценность: сейчас пленник остался единственной ниточкой, держась за которую можно добраться до старого Вока из Шанхая, знающего дорогу к тайнику в горах, где спрятано золото.
— Ночь темна, — тихим голосом, осторожно подбирая слова, чтобы не вызвать новой вспышки ярости у Быстрорукого, напомнил о себе Цин. — У беглецов одна дорога, а у погони — тысяча. Легко прятаться, когда в небе нет солнца. Что будем делать, если их не найдут?
Жао бросил окурок в пепельницу из морской раковины и допил оставшееся в чайнике вино. Конечно, Цин прав: беглецов могут не поймать.
— Если погоня вернется ни с чем, на рассвете пойдем к железной дороге. — Жао энергично растер ладонями лицо. — Устроим засаду и начнем останавливать все поезда, идущие на восток и запад. Солдатам достанется добыча — это их воодушевит. А наша добыча — беглецы. Чжоу поднимет отряд на заре.
— Поздно, — возразил телохранитель. — К рассвету надо быть уже на месте, иначе рискуем опоздать.
— Хорошо, — согласился Быстрорукий. — Разделимся. Ты поведешь своих людей к мосту, а я перекрою путь на запад. Цин останется здесь караулить этого.
Он показал на Фына, настороженно прислушивавшегося к разговору. Похоже, смерть ему пока не грозит? И то благо. Если ты жив и еще сохраняешь способность двигаться, всегда найдется какой-нибудь выход. Не может же судьба издеваться над ним до бесконечности, то маня тайной двухсот тысяч золотых долларов, то отнимая последнюю надежду! Или высшая мудрость небес как раз в том и заключается, что человека швыряет как букашку, уцепившуюся лапками в бешено раскачивающийся маятник: кажется, потерял все, а тебя уже несет в другую сторону, и дух захватывает от головокружительной высоты…
— Бросить его в яму? — зевнул Чжоу.
— Пусть остается в доме, — быстро решил Жао. — Мы прикуем его к Цину. Так надежнее.
— Зачем? — запротестовал тот. — Пусть сидит у стены.
— Куда вы вдвоем денетесь? — засмеялся Быстрорукий. — Ключ от наручников я возьму с собой, а дверь запру. У дома выставлю охрану. Сидите и ждите, пока притащим его дружка. По крайней мере я буду уверен, что ты не спустишь глаз с пленника.
Он похлопал Цина по плечу, и тот нехотя смирился, понимая: спорить бесполезно. Жао решил подстраховаться, и теперь никто и ничто его не переубедит.
Услышав на дворе топот копыт и возбужденные голоса, Быстрорукий выскочил из комнаты. Чжоу поспешил следом, сделав Цину знак остаться.
Вернулись они быстро. Увидев их мрачные, хмурые лица, Цин понял: русских не поймали.
— Как сквозь землю провалились, — проверяя маузер, сердито объяснил бывший полицейский. — Обыскали все дороги, сожгли заросли кукурузы, но их нигде нет.
— Ты хочешь отправиться к железной дороге прямо сейчас?
— Да. Зачем терять время? Два десятка ли [4] — расстояние немалое, а лошадей у нас на всех не хватит. Многим придется идти пешком. Да еще надо найти подходящее место для засады. До рассвета едва управимся.
4
Ли — китайская мера пути.
— Посади на каждую лошадь по два человека, — посоветовал Цин.
— Это ничего не даст, — отмахнулся Жао. — Кроме того, я хочу, чтобы кони были свежими на непредвиденный случай.
«Если они у железной дороги наткнутся на контрзасаду и дело обернется худо, он просто бросит отряд, — понял Цин, — но обязательно вернется сюда за пленным. Что ж, по крайней мере мне не придется сидеть здесь до бесконечности и томиться неизвестностью…»
Бывший полицейский достал ключ и разомкнул кольцо стального браслета, прикрепленного к вбитой в стену скобе.
— Иди сюда, — позвал он Цина и, когда тот подошел, защелкнул браслет на его запястье. — Вот так! Правая клешня у нашего друга немного помята, поэтому можешь ничего не опасаться. Жди нас.
Вошел Чжоу, собрал оставшееся в комнате оружие и вытащил из-за пояса Цина револьвер.
— Он тебе не понадобится.
Хлопнула дверь, щелкнул закрывшийся замок. А Цин обреченно вздохнул и потянул за собой Фына к топчану: не торчать же у порога? Ночь такая долгая, не мешает вздремнуть. Но… Как улечься спать, если к нему прикован узник? Проклятый Жао, только в его мозгу могла родиться такая коварная идея — не дать караульному ни минуты покоя до своего возвращения. Вот почему он сковал их одной цепью! Опасаясь бандита, Цин ни на миг не сомкнет глаз и волей-неволей превратится в недремлющего стража!
Фын вздохнул покорно и уселся рядом со своим охранником, радуясь передышке. Вскоре он уронил голову на грудь и задремал, посапывая и нервно вздрагивая во сне. Измученный Цин уставился невидящим взглядом на огонек керосиновой лампы. Казалось, стальной браслет с каждой минутой все сильнее и сильнее давил на запястье. Впереди долгие часы до рассвета и мучительное, выматывающее душу ожидание возвращения Жао.
Хорошо, если удастся поймать беглецов, а если нет? Что делать тогда? Ехать в Шанхай искать старого Вока? Но как искать? Не станешь же бегать по огромному городу и спрашивать у каждого встречного… Впрочем, об этом пусть болит голова у Быстрорукого.
Усталость и выпитое вино незаметно взяли свое: Цин тоже заснул. Ему показалось, что он закрыл глаза всего на несколько секунд, но, когда открыл их, за окном уже разлился серый рассветный сумрак, а керосиновая лампа чадила и мигала, готовая вот-вот потухнуть. Испуганно обернувшись к пленнику, он с облегчением удостоверился, что тот все еще спит, приоткрыв спекшиеся губы и привалившись спиной к стене. Забыв про сковывавшую их цепь, Цин потянулся за сигаретами и спичками. Разбуженный резкой болью в запястье, Фын проснулся, зашелся натужным кашлем, а потом робко попросил: