Движение образует форму
Шрифт:
Он вынужден быть бюрократом, администратором, писцом, который заносит в формуляры истории болезней, протекающие сплошным потоком через его кабинет. Время стало определяющим фактором, каждая минута на счету. Но куда подевалось творчество?»
Сейчас темп жизни куда стремительней, чем во времена Фляйшмана. Каждая секунда на счету. Создатель знал, что все в этом мире будет держаться на человеке, и сработал его так, чтобы тот на протяжении отпущенного ему срока мог выдерживать огромные нагрузки. Фляйшман был калекой от рождения,
Никакие формы жизни не могут изменить сущности человека. Раньше, чтобы познакомиться с девушкой, молодой человек ходил на танцы или еще куда-нибудь, теперь он знакомится с ней, не выходя из дому. По интернету. Однако суть дела остается прежней — молодой человек стремится найти себе пару.
Представьте, что Достоевский ищет интересный сюжет не на газетных полосах, а на страницах веб-сайтов. Ну и что? Все равно он не остановится, пока не обнаружит сюжета, который возбудит его писательское воображение.
Когда-нибудь люди за несколько минут до старта будут подлетать к космодрому (они обязательно будут летать) и рассаживаться согласно купленным местам в космическом корабле. И будут думать о нас: как медленно люди жили! Секунды длились куда дольше, чем теперь. Но суть человека остается неизменной — он всегда любил путешествовать и познавать новое. Какая разница куда — в Петушки или на Марс?
В переходные моменты истории, когда происходит резкая смена форм жизни, западная цивилизация устремляет духовный взор на Восток. Вот и сейчас мы занимаемся «медитацией прозрения» (випассана) и ходим в пустыню с учителем. Мы проводим время в полном молчании в надежде обрести высшее видение. Спокойствие, собранность, сосредоточение. Мы пытаемся избавиться от эго, ощутить себя частицей всецелого.
Думаю, мои занятия выполняют терапевтическую функцию хотя бы уже тем, что обращены к самым что ни на есть очевидным явлениям жизни — скажем, наблюдению за закипающей водой, запечатлению в рисунке трех фаз — покоя, закипания и кипения, которые, по сути, не что иное как три состояния души. Мы наблюдаем за обыденными явлениями, о которых задумывались лишь в раннем детстве. Внутреннее и внешнее — структура предмета и ее внешнее обличие; жизнь щетки, например, — как она образована, какие следы оставляет на бумаге ее щетина, — это художественное исследование заставляет задуматься о функции вещи, читай, месте каждого предмета в этом мире. И своем. Проникновение в суть явления — вот что нас занимало в детстве, когда мы подолгу смотрели на листик, плавающий в луже.
«Я всегда была настолько уверена, что рисование — это не мой талант, что даже не сожалела об этом (не расстраиваюсь же я из-за неумения ходить по канату!), даже и мысли не было пробовать и учиться. Прошло два с половиной месяца — и я не только учусь, а делаю это с радостью, и не спрашиваю себя «зачем?», и почти не боюсь! И открылся какой-то «третий глаз», как нюх у парфюмеров, что ли…»
Как по первой написанной фразе можно сказать, что это будет — рассказ, повесть или роман, так и по первой встрече с учеником или пациентом можно понять и жанр наших отношений, и их протяженность во времени.
С Ассолью сразу стало ясно: долгосрочная связь. Она с удовольствием выполняла все упражнения, именно с удовольствием, но все, что выходило из-под ее рук, не связывалось у меня с ней — вернее, с моим представлением о ней. Решительная. Независимая. А линии неуверенные.
Понадобилось несколько лет, чтобы Ассоль полюбила лепить. Это событие произошло на нашей кухне в Хайфе. Кто-то из форумных доброхотов прислал из Москвы детский восковой пластилин, и мы решили вылепить базар. Ассоль взялась за продавца, а я — за покупателей. Увлекшись тетенькой с кошелкой, я на какое-то время забыла про Ассоль. Поднимаю глаза — и вижу выразительное живое лицо со здоровенным шнобелем и усами, выразительную позу, а самое удивительное — Ассоль, слепив фигуру, одевает ее в одежду, как дети. Но получается у нее не по-детски профессионально — у тела и одежды разная фактура. Так дети не умеют.
— Я все поняла, Леночка, я все поняла, — повторяет Ассоль, и я вспоминаю, как смотрела в детстве на змею, которая вылепилась и ползет с ладони.
Ассоль меж тем сделала настоящие гирьки, обернула их серебряной фольгой и теперь самозабвенно лепит весы. Моя покупательница еле за ней успевает.
У Ассоли открылся талант. Теперь она умудряется лепить, держа на руках младшую дочку. Уверенные формы, яркие характеры.
Все по Фляйшману: лепка оказалась тем делом, которое дает Ассоли возможность «получить от жизни часть той самой энергии», которая необходима для подпитки и укрепления духа.
Заготовки
Уходя со взрослых занятий, мы оставили для детей заготовки — газетные деревья с коробками. Теперь детям нужно было отыскать «мамино дерево» (некоторым это удалось!) и довести его до ума: раскрасить, если хочется, населить цветами, фруктами, птицами — чем угодно, хоть тапками. Навести порядок в доме. Нарисовать обои, повесить картины, понятно, работа долгая. Ее могут выполнять дети постарше. В основном девочки. Мальчики не любят возиться с мелочевкой. Они готовы строить дороги (клейкая лента на полу — это уже дорога), мосты, запускать пластилиновые машины (их еще надо слепить!), а кто-то задумывается над подвесной дорогой над морем — в Хайфе такая есть. Ребенку любого возраста есть чем заняться. Малыши красят стены и крыши, скатывают шарики (яблоки) и шарички (яйца), на которых будет сидеть птичка. А где птичка? Да вот! Лепешка, кусочек газеты, салфетка — все для них птичка. Им не важно подобие. Важна какая-то одна функция. Бумажка легкая, подбросил — летит. Значит, птичка. Лепешка лежит. Птица лежит на яйцах. Скоро вылупятся птенцы. У одного малыша они уже летают. Где они? Да вон, на потолке.
За малышами нужно следить — не затем, чтоб они не заляпались краской, это пожалуйста, но затем, чтоб они не перевозбудились. Много людей, все что-то делают, везде что-то происходит. Представьте себя в каком-то людном месте — на вокзале, на базаре.
Так и они себя чувствуют. При всех положительных эмоциях это огромная нагрузка. Полуторагодовалая Маша, дочь Ассоли и Игоря, красит большой кистью мамин дом. Она его узнала!
Маша поразила мое воображение еще вечером. Я ночевала у Ассоли и Игоря. Перед сном мы пошли прогуляться — небольшая экскурсия по Хайфе растянулась чуть ли не на два часа. Маша ни разу не попросилась на ручки, а на обратном пути несла в гору картонные ящики. Золотистая головка, крутой затылок, тоненькие ножки.
Угольные круги и спирали покрыты цветными отпечатками ее маленьких ступней. Этот лист можно было бы повесить в Музее современного искусства в разделе двадцать первого века.
В конце занятий были сольные выступления в костюмах. Маша встала на стул, развела ручки и замерла. Все хлопали, а она продолжала стоять. Мальчик, который должен был выступать после нее, в нетерпении тянул ее за подол платья. Никакой реакции.
Маша — настоящая актриса, или, как теперь говорят, перформер. В три года она устраивала нам грандиозные концерты. Исполняла перед воображаемым микрофоном рэп на каком-то непонятном языке. Сегодня ей шесть, и она может изобразить характер любого человека, только назови имя — и вот он перед тобой.