Движение образует форму
Шрифт:
В самолете пытаюсь рисовать по памяти — и снова провал. Сейчас, как только закрываю глаза, вижу Лену в черно-коричневом платье с рюкзаком за плечами. Лицо, волосы, руки… А нарисовать не могу. Какая же я дура, что сдала в багаж пастельные карандаши. Ими хоть цвет удалось бы сохранить, хотя бы пятна — их легче передать, чем форму. Ведь через несколько дней картинка исчезнет: память не всесильна… И что я тогда буду делать — не представляю. То есть представляю, конечно, да и фотографии остались, пусть и неудачные, но того, что есть сейчас и было в эти несколько дней, уже не будет…
Облака после заката из желто-оранжевых превращаются в зеленые, потом в фиолетовые и, наконец, чернеют. Но пастель летит в багаже — буду спать.
13
Дети доели печенье, не лопнули и спят сладко. Накладываю на лицо маску Мертвого моря и вижу Ленины усталые глаза, улыбку — широкую, во весь рот, малиновую звездочку сосудов и серые лямки рюкзака на плечах. Завтра утром мы уедем в деревню. Начнется совсем другая жизнь. До осени».
Из моего дневника двадцатилетней давности
Состояние совершенно дурацкое. С утра прочла все русскоязычные газеты. Выяснила свой характер по почерку, ментальность — по компьютерной программе и чего ждать от будущей недели — по гороскопу.
Большие и несбыточные планы отодвигаются в далекое и неопределенное будущее. Прочла, что какая-то голливудская звезда собирается ставить фильм о Шоа, — подумала, не послать ли туда заявку на фильм. Например, о девушке-поэтессе из лагеря Михайловец, которая умерла там от тифа, восемнадцатилетней, а ее возлюбленный погиб при попытке бежать морем из Одессы. Стихи, любовь, красота. Или о Шарлотте Саломон, там все готово. Она все написала и нарисовала. К тому же ее возлюбленный жив, дает уроки по постановке голоса. Фридл не возьмут. У нее в Терезине не было любовных историй.
Шарлотта — это Голливуд. Цепь семейных самоубийств, вылеты из окна (мама, бабушка), когда никто не в силах удержать — ни няньки, ни сторожа.
Образ ее возлюбленного Даберлорна, пережившего Первую мировую, вылезшего из-под трупов. Сам полутруп, он снимает с себя «посмертную» маску: вот так бы он выглядел, если бы его убили. Он обожает мачеху Шарлотты, знаменитую оперную певицу, называет ее Мадонной. Даберлорн — ницшеанский человек с выпестованной им самим свободой воли. Декадентская Европа. Лиловые сумерки. Эстетика, которая не спасает от хаоса. После безответной любви к Даберлорну Шарлотта встречает молодого человека на юге Франции, где она укрывается. Нормальный роман, беременность. И все обрывается — их депортируют в Освенцим и уничтожают.
Позавчера мне один знакомый сказал, что женщины не могут писать настоящую прозу, поскольку их мышление не парадоксально. Наверно, он прав. У меня все очень связано с реальным проживанием жизни, на это уходят все силы, чтобы соответствовать, вести себя достойно. А внутри бунт. Маниакальная идея побега. Куда — непонятно, да хоть в Китай. Сменить фамилию. Прожить еще одну жизнь.
В младенчестве меня выронили из кузова грузовика. К огромной радости моих родителей, я на этот полет не отреагировала — спала, упакованная в одеяло. Связано ли это с идеей побега?
Написать диссертацию по детским журналам из гетто Терезин. Большая тема. По-английски! Это слишком. Не хватит терпения.
Написать роман о Фридл. Кишка тонка. И нет условий — ни одиночества, ни угла какого-то, где было бы уютно, тепло, где бы мысли не мерзли.
Написать проекты к выставкам, разослать повсюду.
Время идет, я им не управляю. Расплата за самообман, за фору, которую получила в детстве?
…Два дня подряд играла с детьми в игры. Всевозможные. «Эрудит», карты, «балда». Сегодня с утра встала с намерением собраться с мыслями. Опять о Фридл. Представила себе большой роман, где каждый, кто соприкасался с ней в какой-то период ее жизни, думает о ней. И таким образом рассказать обо всех, с кем я познакомилась через Фридл, дать атмосферу тех лет и сегодняшнюю. Соединить все, не соединяя повествование ни в одной точке. Как Иерусалим — вглубь, вверх, вдаль, вширь… Все это замелькало, но вскоре вытеснилось уборкой, варкой, телефонными разговорами… Это значит, я внутренне не готова к большой работе. Тут мало устойчивого дыхания, тут нужен план к этому стереополотну, на спонтанности не выедешь. Маленькие рассказики, которые пишутся по вдохновению, могут выйти или не выйти, а такая вещь должна выйти, страшно потратить годы впустую. Я уже и так растратила столько лет…
Поток и собранность
Когда кто-то сетует на невозможность самоосуществления, я с высоты нынешней легкости «машу крылами» — не заморачивайся, мол, все, что предписано, получится.
Но как?
Кто его знает.
Я и впрямь забыла о своих барахтаньях и метаниях.
Роман «Фридл» вот-вот выйдет в НЛО, так что и эту эпопею можно считать законченной. Сценарий художественного фильма о Фридл мы в том же 1991-м написали вместе с бездомным сценаристом Барсуковым, приехавшим из Москвы в Израиль погостить и застрявшим у нас дома на полгода. На роль Фридл мы наметили Барбару Стрейзанд — голос что надо! Сережа перевел сценарий на английский, и мы с Барсуковым отправили его заказным в Голливуд. Почтовые расходы показались нам тогда огромными. Мы бедно жили.
Потом я взялась за Карла Швенка — режиссера и актера терезинского кабаре. Эта история завершилась дурацким кукольным спектаклем в Праге и полуторачасовым документальным фильмом, тоже не из лучших. Но зато во время съемок фильма о Швенке меня нашла американская продюсерша Регина. Она решила снять фильм о Фридл. Эврика, у нас же есть сценарий по-английски! Я послала ей сценарий, на сей раз расходы на пересылку меня не удручили. Регина прибыла в Прагу со мной знакомиться, у нее было лошадиное лицо и походка балерины. Открыла лэптоп, файл «Фридл». Молодая, но уже бывшая балерина, создавшая хореографическую композицию на тему рисунков из концлагеря, как оказалось, не умела обращаться с компьютером и взяла его с собой для понта. Она сказала мне, что в сценарии много незначительных деталей — скажем, памятник Яну Гусу. Я отвела ее на Староместскую площадь, чтобы она своими глазами увидела эту незначительную деталь. Со сценарием ничего не вышло, зато вышло с выставкой и каталогом.
Фридл перевезла нас в Израиль: мемориал Яд Вашем решил сделать ее выставку, под это дело мне удалось взять с собой мужа и детей. И мы остались в Иерусалиме не на полгода, как Барсуков, а на целых двадцать лет. Из Израиля Фридл посредством Регины отправила меня в Лос-Анджелес, где находился центр Визенталя, а в нем — сотня ее терезинских работ, которые центр приобрел у частного лица. Новый виток исследований.
Барбара Стрейзанд наверняка не видела нашего сценария, зато я видела продюсера Мадонны, и он обещал содействие. Как потом объяснила Регина, речь шла не о фильме, а о поисках финансов на выставочный проект. Регина, как выяснилось, в то время занималась развозкой капуччино, но, как героиня американских фильмов, искала свою звезду. И нашла. Она стала продюсером международного выставочного проекта и даже соавтором книги, которой никогда не писала. Такую вот девушку наслала на меня Фридл, дабы мне удалось собрать ее историю в единое целое. И я бы никогда не смогла написать роман, если бы не произвела ту первоначальную сборку.
Движущаяся неподвижность
Семинар в Милане завершился полтора месяца тому назад. А я все кружусь и кружусь вокруг остывающего кратера. Что за породы извергнул он из своих недр? Когда я успела написать эти двести страниц?
— спрашивает Мераб и отвечает: — Бытие неделимо… Ни в каком разрезе бытия нет ничего такого, что не самим бытием порождалось бы, что порождалось бы потоком или стихийно…»
«Что значит бытие — в отличие от потока?