Двое из будущего. 1903-...

Казакевич Максим Валерьевич

– Как не дал?! И сколько не хватило?

– Я десять тысяч просил.

– Сколько?! Ты сдурел что ли? Это ты там, что хотел отгрохать? Дворец?

Этот вопрос остался без ответа. Мурзин, наглая морда, не чувствовал себя в чем-то виноватым и потому смотрел на меня ясными чистыми глазами. Прихлебывал горячий чаек из кружки, прикусывал куском сахара.

– Так, вставай, поедем смотреть, - резко сказал я, внутренне закипая.

Он послушно поднялся, нахлобучил шляпу и покорно вышел вон из дома. На улице поймали рикшу и на ней мы добрались до нашего производственного участка. Еще подъезжая к территории, я понял, что все плохо. Очень плохо. Мурзин, зла на него не хватает, то ли решил выслужиться, то ли и вправду сглупил, но вместо того, что бы возвести здание на одной части территории, а на другой устроить склад, решил возводить капитальное здание сразу на всей

площади. А это без малого почти гектар, или сто на сто метров. И всех имеющихся денег ему хватило только на основательный фундамент и залитый бетоном пол, да на стены в полтора метра высотой по периметру. Крыши не было, дверей не было, окон не было. Все, что приходило на пароходах в течение последнего месяца, он складировал прямо на бетон, под открытое небо. Даже отсюда я видел, что кто-то уже основательно полазил по нашим запасам. Ящики местами были взломаны и растасканы, а от разбитого стекла на полу отражалось бликами солнце.

– Ты что сделал, ирод?
– упавшим голосом спросил я.

– Василий Иванович, вашбродь....

– Не вашбродькай мне!
– вскричал я так, как никогда в жизни. Китаец, что нас тянул, даже сгорбился от моего крика, а мимо проходящие разом повернули головы.
– Ты что, вражья морда, сделал? Это что такое?

Я на ходу соскочил с рикши, быстрым шагом пошел к недострою. Хорошо хоть Мурзин догадался охрану поставить - старик в неприметном сюртуке, увидев, что я приближаюсь, двинулся наперерез, издалека угрожая мне двустволкой. Соскочил управляющий, побежал вперед, замахал руками. Охранник опустил ружье.

– Моисей Давидыч, все нормально. Это хозяин приехал, - услышал я торопливый говор.

Я пронесся мимо. Ворвался на территорию. Едва не споткнулся об раскуроченный ящик с битым стеклом. В тонких осколках узнал химические колбы, трубки и реторты. Оборудование разгромлено. Еще один ящик с разломанным углом, из которого торчали какие-то детали уже подернутые ржавчиной. Несколько раскуроченных ящиков с проволокой для 'угозы'. Но все оказалось не так уж плохо, как привиделось издалека. Разбитых и разодранных ящиков оказалось всего не больше десятка, остальные же имели вполне сохранный вид. Больше всего я боялся грабежа. Китайцы, так же как и русские, народ ушлый, лежащую без присмотра вещицу приберут к рукам немедленно. Но здесь, похоже, охрана постаралась не допустить воришек на территорию. Во внутренней части недостроенного помещения, по периметру были размотаны несколько бухт нашей 'егозы', а на нее в качестве сигнализации были подвешены пустые консервные банки и, видимо именно эта предосторожность пока сохраняла целостность нашего груза. Плохо, что все это хранится под открытым небом, всем стихиям нараспашку.

Подошел Мурзин. Наступив на хрупкое стекло, с легкой виной в голосе пояснил:

– Это еще в пути разбилось. Во время шторма ящик упал и там все, что было сделано из стекла, разлетелось вдребезги. Я уже здесь открыл ящик, понял, что спасать нечего. Да так его и оставил.

– Давно лежит?
– спросил я, обходя груз вокруг. Злость стала уходить, едва я понял, что все не так печально, как показалось с первого взгляда. Но все равно, прощать недострой я не собирался.

– С неделю. Еще в пути разбилось несколько фляг с какими-то химикатами. Но то еще на корабле смыли за борт. Капитан ругался сильно, эта химия сильно ему палубу попортила.

– Переживет. Это все?

– Гм, нет. Два ящика по описи пропали. С какими-то трубами.

– То есть как пропали?

– Не доехали, - пожал Мурзин плечами.
– В Сингапур корабль пришел уже без них. Я в Петербург телеграмму отправил, они будут разбираться, да только ящики уже не вернуть. Здесь я, увы, сделать ничего не могу.

– Подожди. Но ведь кто-то должен был сопровождать груз? Я точно помню, что с ним отплывало несколько человек.

– Они ничего сказать не могут. Говорят, в Индии загрузили, все по счету, а в Сингапуре их уже не было. С капитана взятки гладки, говорит - сами не доглядели, сами и виноваты. Ваши юристы мне телеграфировали, что будут судиться с владельцем парохода, да только сами понимаете - груз не вернется.

Я задумался. Стал вспоминать, что же за трубы мы везли, и не мог припомнить. Вроде ничего такого не было. И только вечером когда я поднял списки отправленного и сверил с тем, что прибыло, понял, что пропали ящики с моими минометами. И, судя по бумагам, исчезли они при перевалке в Индии. А Индия это Английская колония. Вот и думай теперь, что произошло. То ли произошла пропажа в результате чьей-то безалаберности, то ли англичане каким-то образом узнали о моей новой

артиллерии и постарались таким образом приобрести образцы. В этих ящиках было около десяти экземпляров различного калибра. Здесь, в Порт-Артуре я собирался наладить производство тротила, начинить им мины и произвести пробные стрельбы. Посмотреть на результат разрушений и поражений осколками, и определиться с наиболее подходящим минометом. Сейчас же, мои планы порушились. Опытные стрельбы для господ военных накрылись медным тазом, а значит, придется полагаться на собственную память и вводить в строй тот калибр, который в моем прошлом себя и так зарекомендовал. Восемьдесят два миллиметра. Таким еще мои предки фашистов били и не морщились. Плохо то, что терялось время. Сколько его еще понадобится, чтобы отладить процесс я не знал. Но судя еще по питерскому опыту, времени займет немало. С бесшовными трубами в эту эпоху совсем дела были плохи. Мы, для того, чтобы получить наши образцы, специально делали станки, чтобы высверливать сердцевину сваренной трубы или выкованной болванки. Хорошо, что свой литейный заводик был, там нам болванки нужного качества и размера отковали без особых проблем. Здесь же я даже не знаю, как буду выкручиваться. Пробовали мы там и из труб делать минометы, но качество нам не понравилось. Нет, давление пороховых газов они держали, да только все одно приходилось выбирать внутренний диаметр, снимать швы. А отсюда выходило, что так делать, что так, все едино. По крайней мере, отковав пробную партию мы были уверены в качестве и стрельба болванками на пустыре это подтвердила. Эх, надо бы просканировать местные производства, может смогут чем помочь. Но чувствую, что надо писать Мишке, что бы он у себя там производство организовывал и сюда доставку поездом осуществлял. Пока еще пути не забиты эшелонами с военными. Еще бутыли эти разбитые. Я их тоже сверил со список и выяснил, что потеряли мы около четырех сотен литров толуола. Неприятно, конечно, но вполне терпимо. Его доставка у нас была распланирована до конца третьего года, так что невелика потеря.

– Слушай, Егорыч, - я с ним перешел на ты, - а те люди, что груз сопровождали, где они? Здесь еще?

– Не, Василь Иваныч, во Владивосток отплыли третьего дня. Станки и проволоку разгружать. Там-то я распорядился построить совсем небольшое здание. Михаил Дмитриевич говорил, что там только вашу колючую проволоку будут делать и только. Так ведь?

– Угу, - качнул я головой задумчиво. Можно б и тротил во Владике делать, да только смысла нет. Здесь в Порт-Артуре мне будет сподручнее. Все одно взрывчатки я много сделать не успею, а тот, что успею, весь подчистую заберут местные вояки. Для производства 'егозы' хватит мощностей и во Владике. Главное до начала войны ее побольше сюда отправить. В четвертом году придет время, жареный петух клюнет господ военных и они у нас всю эту колючку и заберут. Только успевай отгружать.

Утром следующего дня я готовился к важной встрече. От ее результата будет зависеть то, насколько мне будет здесь комфортно. Насколько быстро я смогу включиться в работу. Неизвестно каким человеком являлся адмирал Алексеев, что он любил, а что ненавидел, но по крутящимся в прессе и в народе слухам выходило, что он был едва ли не главным инициатором будущей войны. Ладно, не инициатором, это уж я слишком загнул. Но человеком, который активно ее приближал и страстно ее желал, он точно являлся.

Мурзин прикатил ни свет ни заря. Опять одет с иголочки, на костюме ни пылинки. Юн бесцеремонно подняла меня с постели, отодвинув занавеску, что болталась вместо двери в комнату и сообщила:

– Господин. Мульзин плисол.

Девчонка говорила с жутким акцентом. Впрочем, меня это не очень-то заботило. Только сейчас ее фраза заставила меня улыбнуться:

– Ага, щас. Пусть обождет.

В ее глазах промелькнуло непонимание.

– Чаем его напои пока. Я оденусь, - скорректировал я свою фразу. И выполз из-под одеяла. В этих краях еще прохладно, хоть весна уже и бушует вовсю. В печи, недавно растопленной юной девушкой, жарко трещали поленья. А судя по разносившемуся по дому запаху, на жаровне уже что-то готовилось.

– Егорыч, привет!
– крикнул я, напяливая нательную рубаху. За столько времени так и не привык спать в ней. В кальсонах, за неимением обычных семейников, привык, а вот в рубахе нет. А армейская привычка спать в майке давно забылась. Хотя бывало, что клопы в гостиницах доставляли 'удовольствие' и рубаха часто спасала. Но вот дома нет, только с голым торсом.

– Доброго утречка, Василь Иваныч, - бодро отозвался он.

– Сколько сейчас времени?

– Семь почти.

– А чего в такую рань?