Двое из будущего. 1903 - …
Шрифт:
Я откинулся назад, оставив Верещагина сидеть с распахнутыми от ужаса глазами. Вряд ли он мне поверил на сто процентов, но того зерна, что попало в его душу, хватило чтобы взошли первые ростки страха о будущем.
— Как вы…, - только и смог он просипеть, — … откуда вы? Боже, неужели это правда?
— Правда, — безжалостно стал добивать я художника, — вы можете мне не верить, но у вас будет прекрасная возможность убедиться в моих словах. Вам надо всего лишь ничего не делать и все случиться самой собой. Вы, к сожалению, в моей истории погибли и более ничего сделать не смогли. А от Макарова осталось только пальто.
Я оговорился! Боже, эти слова вырвались у меня сами собой. И поняв, что я сделал, я тут же захлопнул рот и зло сверкнул глазами. Но, слава богу, Верещагин на мою оговорку не обратил внимания, а может быть, просто не высказал свое
Вот так, с тех пор Верещагин ходил задумчивый и нахмуренный, переваривая страшную информацию. Не знаю, к какому решению он пришел, но с того момента он на корабли он прорываться не пытался и, даже более того, второе испытание буксируемой чайки он наблюдал с горы Ляотешаня. Имел ли он разговор в Макаровым по поводу гибели я тоже не знал, но судя по тому с какой частотой стали шнырять тральщики — кое чего он от него все-таки добился. А это было уже хорошо, глядишь, и выволокут эти суденышки ту самую мину, что должна была встретиться с нашим адмиралом.
Что же до испытания чайки, то оно прошло вполне успешно. Система, устраняющие рывки, неплохо себя показала на небольшой волне, так что в тихую погоду воздушная морская разведка у нас оказалась налажена. Но все равно Макарову это оказалось мало и он потребовал усовершенствовать механизм, чем и занялся Шельтинг уже без моей помощи. Но все работы по модернизации на корабле происходили в погоду ненастную, так что наш адмирал, приставив к "Бобру" скоростного "Лейтенанта Буракова", отправлял эту парочку патрулировать морские просторы. Расчет именно на пару был прост. Наша чайка с высоты пары-тройки сотен метров могла усмотреть скопление кораблей на довольно приличном расстоянии, а вот они нас не могли. Потому-то довольно тихоходная канонерка практически не подвергалась никакому риску — она даже на своем малом ходу могла спокойно уйти под прикрытие батарей. А вот "Лейтенант Бураков" в этой паре играл роль связного. Едва только с "Бобра" приходило сообщение, что в такой-то точке, на таком-то расстоянии от места наблюдения, находятся корабли, идущие по такому-то курсу, как он срывался с места и летел на срочный доклад в Артур. А там уж Макаров принимал решение, исходя из полученных данных. Так и случилось в один из дней. Пара "Бобр-Бураков", уйдя резать морскую гладь, через три часа вернулась с докладом, что ими было замечено четыре корабля, идущие в кильватере предположительно Талиенваньскому заливу. Принадлежность и класс кораблей с большого расстояния установить не удалось, и потому Макаров, рассчитав курс и предположительное время, отправил семь кораблей на перехват, разделив при этом их надвое. Первая часть пошла прямиком к заливу Талиенваня, а вторая, состоящая из быстроходных миноносцев, пошла брать корабли предполагаемого противника в клещи, заходя им с тыла.
Под утро следующего дня наши корабли вернулись, и по городу моментально пронеслась радостная весть — они нашли-таки эти корабли противника, определили в них один минный транспорт под усилением двух миноносцев и одного крейсера и, навязали им бой. Было понятно, что силы неравны и потому японцы сразу дали деру. И ушли бы, да только клещи сомкнулись, и после продолжительных маневров им пришлось вступить в навязанный бой. И вот в этом бою японцы потеряли свой минный транспорт, получили небольшие повреждения крейсера и ушли, спасаясь в темноте опускавшейся ночи. Наши их более преследовать не стали, а поспешили вернуться в порт. Таким образом, мое изобретение, мое внедрение уже принесло свою первую пользу, и кто знает, на какой градус я повернул колесо истории?
В тот же день пришла еще одна новость — в Корее Мищенко вполне успешно столкнулся с противником, атаковав корейский город, занятый японской кавалерией, пехотой и артиллерией и как следует им там наподдал. А наподдав, без особых проблем отошел и потерь в личном составе. И эта новость приободрила наших вояк, доказав, что японцев можно и нужно бить и бояться их не нужно.
Сегодня двадцать седьмое марта, завтра Светлый Праздник Пасхи. И не смотря на войну, люди живут в ожидании торжества, делают закупки в немногих магазинах, пользуются случаем. Японцы нас не беспокоят уже несколько дней, батареи молчат и лишь корабли разведки, да постановщики мин бродят вдоль полуострова, а по ночам Электрический утес беспрестанно чистил море прожекторами. Не далее как неделю назад они заметили японцев, что пытались провести торговые суда
Сегодня погода с самого утра задалась на редкость солнечная и безветренная. Как нельзя кстати для наших очередных испытаний моточайки. Мы ее еще раз усовершенствовали, укрепили раму, поиграли с геометрией крыла, добавили третий движок и через ременной редуктор вывели на один единственный винт. Конструкция, конечно, откровенно дурацкая и неудачная и имела множество недостатков, но для наших нужд более или менее подходила. Позже мы, возможно, что-то и придумаем, а пока пусть полетает и так. Стартовая площадка у нас была давно готова — на западной стороне Золотой горы, на более или менее пологом ее месте, мои парни соорудили там взлетную полосу, идущую под небольшим уклоном. Летательный аппарат мы доставили туда ближе к обеду, потом час заняли приготовления и вот перед самым стартом я, напутствуя нервничающего Агафонова, поглядывал на лежащий под нами Старый город. Он отсюда выглядел неказисто — низенькие здания, ветхие китайские фанзы, серые и грязные улочки. Поселение наводило тоску.
На гору свою кинокамеру я брать не стал — она тяжела и возиться с ней у меня не было никакой охоты, тем более что мои архары были заняты на постройке нашего нового жилища. Вместо нее, для того чтобы запечатлеть очередное достижение, я вызвал Пудовкина и тот, не смотря на занятость, примчался, принеся с собой свою новомодную пленочную камеру. Вот на нее-то я и попросил его снять наш полет.
— Ну что, Володя, у тебя все готово? — спросил я Агафонова, ковыряющегося в движках. Он там все время что-то проверял, протягивал, подстраивал.
— Давно готово, Василь Иваныч.
— Топлива на сколько взял?
— Минут на тридцать хватит.
— А не много? Может поменьше? Не дай бог упадешь, все меньше шансов загореться будет, да и вес уменьшится.
— Нет, не упаду, — самоуверенно заверил Агафонов, приложив ладонь к ткани крыла. — Как летать я знаю, еще на "Бобре" понял.
— Ну, как хочешь. Тогда давай приступим, чего время терять?
— Ага, давайте, — ответил мой пилот и принялся облачаться в летный костюм, который, по сути, был всего лишь непродуваемым кожаным комбинезоном, что мы пошили еще для полетов над "Бобром". И плюсом к костюму шел карболитовый шлем, на котором я настоял. Агафонов его крайне не любил, потому как на его черепушке эта тяжелая кастрюля сидела крайне нелепо. Ах да, и еще одна вещь — я заставил парня заложить уши ватой, потому что работающие двигателя находились сразу же за его спиной.
Когда он переоделся и занял место пилота, Святослав по очереди завел движки, выждал некоторое время, а затем аккуратно, чтобы не повредить себе руки поочередно накинул ремни на редуктор и винт размеренно замолотил по воздуху. Когда Святослав отошел на безопасное расстояние, Агафонов повернул ко мне голову и сквозь шум проорал:
— Я готов!
Святослав тоже подтвердил свою готовность. Моточайка, стоя на направляющих, удерживалась сейчас лишь одним тросом. Я махнул рукой, и помощник ударом ноги высвободил клин и трос, заскользив через ролик, отпустил чайку. И Агафонов, дав газу, устремился вниз. Очень быстро набрал нужную скорость и, поведя крылом, взмыл в небо словно птица.
Третий двигатель все-таки сделал свое дело. На этот раз моточайка держалась в воздухе уверенно и даже неплохо набирала высоту. Агафонов с легкостью управлял крылом и, выйдя примерно на двухсотметровую высоту, стал закладывать широкие круги. Я наблюдал за ним в бинокль, Пудовкин, отщелкав пленку на старте и вскоре оставшись не у дел, смотрел на чайку из-под козырька ладони. Люди в городе заметили его, задрали головы вверх, кто-то толкал локтем соседа и показывал пальцем в небо.
Мы минут десять наблюдали как мой парень нарезает круги, затем откровенно заскучали. С моей точки зрения ничего интересного на небе не происходило, да и Пудовкин, похоже, разделял со мною это мнение. Потому он, отняв ладонь от глаз, сказал как бы между прочим: