Двоедушница
Шрифт:
– Она не хочет разговаривать.
– Скажи, что звонит кто-то знакомый. Срочно. Бабушка… у вас есть бабушка?
– Моя сестра, – мгновенно сообразил обладатель голоса в трубке. – Она живет в другом городе.
Надо сказать, ребенок неплохо держался.
– Хорошо, пусть будет сестра. Давай.
В ожидании ответа Бо и Машенька медленно друг другу кивнули.
Из-за кадра доносился чей-то непрерывный монолог. Говорили то тише, то громче, с выражением, будто зачитывая театральную роль. Поначалу голос слышался издалека, словно в комнате работало радио или телевизор,
– Я? Тебе? – яростно спрашивала женщина кого-то, но явно не Бо. – Ничего не должна! Теперь я здесь живу! Да убери уже свою веревку! Убери, сказала! Иди в могилу. Спи!
Первой мыслью было, что она пьяна или не в себе. Но следующая реплика прозвучала по контрасту осознанно:
– Оль, Оля? У тебя что-то случилось? Ты же в Иркутске должна быть…
– Я не… – начала было Бо.
Собеседница снова взвыла:
– Я сказала, убери веревку! Уходи спать!
Звуки стали глуше – наверное, выронила трубку. Бо показалось, что она слышит удары или что-то очень на них похожее.
– Мама, мамочка! – Детский плач. Того, первого звонившего.
– Я! Сказала! Спать! – Звон, словно металлом по батарее. Тоненький визг.
Оцепеневшая Бо замолчала, а о том, что Машенька продолжает говорить, догадалась только по движущимся губам.
Ребенок больше не кричал. Почему он перестал кричать?
Может, Бо внезапно оглохла?
Через мгновение все вернулось. Все, кроме детского крика.
Зато там был голос Машеньки – неприятно-монотонный, будто у диспетчера, объявляющего посадку на рейс, он раздавался дважды, в пространстве кабинета и в динамике, а потом Бо поняла, что и сама твердит то же: «Алло, вы меня слышите? Ответьте, пожалуйста!»
– Гуля, – всхлипнула вдруг женщина. И завизжала так, как Бо никогда в жизни не слышала: – Гулечка моя-а!
Последним, что донеслось оттуда, из неизвестной квартиры в неизвестном доме, где прямо сейчас творилось нечто ужасное, окончательное и непоправимое, стал грохот опрокинутого стула.
Телефонная трубка выскользнула из потной ладони Бо и глухо брякнулась об паркет.
– Она убила свою дочь?
– Теперь мы этого не узнаем, – веско отрезала Машенька, хотя сама тяжело дышала и вздрагивала, откатываясь в инвалидном кресле обратно к рабочему столу. – Разве что из новостей.
Повинуясь внезапному порыву, Бо подошла к коллеге и обняла ее худенькую, с торчащими лопатками спину, которая казалась сейчас крепче и надежней любой стены.
– Убила свою дочь, – прошептала она утвердительно. – Выбросила из окна, а потом прыгнула сама. Ну почему мы не имеем права определять номера?
– Потому что тогда нам никто не будет звонить, – надломленным голосом ответила та, и на Бо пыльным занавесом упало осознание того, что Машеньке тоже плохо. Еще хуже, чем ей самой, потому что Машенькина неспособность ходить вовсе не была врожденной.
Черствая идиотка Бо! Никчемный консультант и никчемный друг.
Два тела на асфальте. Взрослый и ребенок. Девочка с птичьим именем Гуля, которая всего пять минут назад разговаривала по телефону со спокойствием человека,
Птичка Гуля выпала из гнезда, скорее всего, даже не успев этого понять.
Бо и дальше продолжала бы всматриваться в бездну, барахтаясь в той же невесомости, что и летящая вниз малышка, но очередной звонок выдернул ее из забытья. Машенька не сделала попытки ответить. Бо замерла тоже и стояла, чувствуя, как струится вдоль позвоночника липкий пот. Впервые за всю свою карьеру телефонного консультанта она боялась снять трубку.
– Да, но как? – заговорила она после того, как телефонный крик оборвался на полуслове. Неотвеченный вызов лег на их души общим камнем. Разговор о другом помогал хотя бы ненадолго заглушить беспомощный ужас внутри. – Как я должна искать этого Князева, скажи мне, как?
Машенька промолчала, но Бо не унималась и продолжала спорить – со стеной, увешанной разноцветными графиками дежурств, с тусклой настольной лампой, с испуганно притихшим телефоном. С собой, наконец.
– Это ведь не иголка в стоге сена, Маш, это… Человек, о котором не известно ничего, кроме имени! – восклицала она. – Даже в отряде у нас бывает больше данных. Хотя бы возраст… Глаза, рост, цвет куртки… Фотография десятилетней давности! Но имя? Ты хотя бы представляешь, сколько в этом городе Антонов Князевых?
Так и не дождавшись предположений, Бо вытащила из кармана мобильный и показательно взмахнула им над головой.
– Вот, смотри! Пишу: «Ищу Антона Князева. Буду благодарна за любую информацию». Это чат отряда. Не говори потом, что я не пыталась. Можно еще в окошко крикнуть, вдруг он как раз будет проходить мимо?
Окончательно вытеснив злостью собственное бессилие, она загремела чашками в поисках чистой. Выцарапала из мятой пачки последний пакетик дешевого чая и только собралась ругнуться на Турищева, по привычке пачкающего всю посуду без разбора, как мобильный в ее кармане коротко вжикнул.
Бо достала телефон, сняла блокировку и прищурилась. Не поверив глазам, перечитала снова – про себя, а затем и вслух:
– «Благодарностью не отделаешься, за этого потеряшку двести косарей обещают. Решила подзаработать на покойниках?»
– Ответь! – взвилась Машенька.
Бо и сама уже судорожно тыкала пальцами в экран, то и дело промахиваясь мимо нужных букв: «Что тебе известно?»
Собеседник не был ей знаком – набор цифр вместо имени. Может, кто-то из новеньких?
На этот раз она успела испортить заварочный пакетик чуть теплой водой из остывшего чайника и даже выпить половину получившейся бледно-желтой дряни.
Когда мобильный завибрировал снова, Бо едва не грохнула чашку об пол.
– «Заходила бы почаще, знала бы!» – пробормотала она, впиваясь взглядом в каждую строчку. – «В ноябре прошлого года Антон Князев в результате драки упал в реку с Канавинского моста. Официально погиб, тело так и не нашли. Родители верят, что он выжил, но потерял память или оказался в беде. В офисе есть заявление и фото. Они объявили награду за любую информацию и двести штук тому, кто найдет его живым или мертвым. Я думал, ты поэтому интересуешься».