Двоепапство

Поляков Влад

– Бьянка верно говорит, хотя и излишне горячо. До войск уже донесли, что за стенами на них могут бросаться с дубинами или кухонными ножами даже дети, которым монахи не один год вбивали в голову безумную смесь идей. «Божьи дети», как правило, оторванные от семей, воспитывающиеся большими группами и подвергающиеся обучению, схожему с тем, как происходит дрессировка диких зверей. Их разум раскалывают на куски, перемалывают получившееся в пыль, а затем из пыли лепят нечто… Похожее я видел в Османской империи, но там всё куда как более отшлифовано временем и более качественно.

В Ливорно просто не успели, - сверкнул глазами Макиавелли. – Уверен, Ваше Величество, что доминиканцы использовали именно османский опыт. Просто пробная отливка оказалась

корявой, хрупкой и непригодной. Если бы им дали ещё лет десять…

– Стоп! – прервал я хитрого флорентийского змея, поймав ускользнувшую было мысль за хвост. – А что если Ливорно лишь тренировочная площадка? Опытом могут воспользоваться и в другом месте.

– Авиньон!

Выкрик последовал от Пьеро Медичи, но он был просто менее прочих выдержанным, только и всего. Но да, именно Авиньон – то самое место, где менее года тому назад избрали Авиньонского Папу Юлия II, в «девичестве» Джулиано делла Ровере. Избирали, понятное дело, его родственники в количестве трёх штук, то бишь экземпляров, ненавидящий всех Борджиа скопом кардинал Джованни Баттиста Зено, а также главы враждебных Риму монашеских орденов, которые также стали кардиналами аккурат после процедуры голосования. Собственно, это были первые действия Юлия II в своём новом статусе.

Естественно, вся Франция вышла из-под духовной власти папы Римского и призвала к тому же всех, кто имел основания быть недовольными как собственно Борджиа, так и проводимыми церковными реформами. Только призыв то прозвучал, но откликнулись на него немногие. Из крупных фигур, само собой разумеется. Коронованные особы так и вовсе либо поддержали нас, Борджиа – Изабелла и Фердинанд Трастамара Испанские, король Португалии Мануэль I, не говоря уж о герцогах Флорентийском и Феррарском, герцогине Миланской и Яноше I, короле Славонии и Хорватии. – либо заняли в той или иной степени выжидающую позицию различной степени нейтралитета. Некоторые, правда. сигнализировали королю Франции относительно намерений дружить, но намеревались и как следует поторговаться, и не рвать окончательно связи с Римом. Практика сидения на двух стульях, она очень давно зародилась.

И всё равно, Авиньон был большой проблемой. Хотя бы по причине невозможности раздавить тамошнего Папу, а заодно тех, кто ему покровительствует. Не из-за долбанного гуманизма, коим ни я, ни иные Борджиа сроду не страдали. По иным причинам, веским и обоснованным. Зато пакостить, не вступая в полноценную войну – это со всем нашим удовольствием. Но то, что верно в одном направлении, работает и в обратном. Оттого и вполне обоснованные подозрения, что «авиньонцы» могли использовать Ливорно, эту обитель окончательно сбрендивших фанатиков, как своеобразный полигон для испытания психологического оружия, тестовой прогонки создания христианизированного подобия янычар.

Теории, однако. Но скоро их удастся либо подтвердить, либо окончательно опровергнуть. Аккурат после того, как мы окажемся внутри городских стен, а в опытные руки мастеров-дознавателей попадутся те, кто считается тут наиболее важными персонами. Побег? Даже не смешно, Ливорно мы обложили крепко, ни одна крыса – простая или тем более в рясе – не прошмыгнёт. Единственное, чего реально стоит опасаться – массового самоубийства всех тех, кто может представлять для нас ценность. Или частичного самоубийства с предварительным устранением иных, менее фанатичных. Кто знает, может случиться и такое. Удивляться я точно не стану! Привык-с, как ни крути.

Пока мы продолжали разговор, перемывая кости то авиньонскому Папе, то королю Франции со всеми приближёнными, то рассуждая о делах внутри трещащей по швам даже в послевоенное время Османской империи… Обстрел Ливорно продолжался. Периодически в шатёр входили офицеры, докладывающие о состоянии дел. Иногда мы сами покидали шатёр, оказываясь на свежем воздухе, имея возможность лично понаблюдать за обстрелом и его результатами при помощи подзорных труб. В корзину реющих в высоте двух воздушных шаров, понятное дело, никто залезть и не намеревался. Ну оно нафиг! Зато наблюдатели, там расположившиеся, также вооружённые оптикой, по мере возможности докладывали и о том, что наблюдали внутри городских стен. А наблюдали они если и не панику, то ситуацию разворошенного муравейника.

Точно, муравейник. Фанатики фанатиками, но даже под их толстые лобные кости потихоньку проникали мысли, что молитвы и прочая хренотень ни разу не достойный ответ осадным орудиям, способным, в зависимости от подвида, долбить ядрами в стену или ворота, либо перебрасывать взрывающиеся бомбы аккурат в нужные места. Нужные в нашем случае – это главные рассадники собственно мракобесов, то бишь городская площадь со множеством костров и прочих помостов с виселицами, а также коренные обители сектантов. Те самые, храмами именуемые, но даже по местным христианским меркам испаскуженные по самое «не могу». А вот по жилым кварталам и иным местам демонстративно не стреляли. Только выбранный участок с воротами и рядом, а ещё символы их упёртого и садистического фанатизма.

Висящие в воздухе шары и подвешенные к ним корзины с наблюдателями-корректировщиками перестали быть такой уж сильной новинкой… в Италии. Зато вот в «авиньонской сфере влияния» все, относящееся к прогрессу или уже было объявлено колдовством или вот-вот могло перейти в эту самую категорию. Ладно, преувеличиваю. Не «вот-вот», но что доминиканцы, что прочие им сочувствующие, то есть наиболее мракобесная и косная часть как церковников, так и их паствы, искренне хотели замкнуться в своём «тёплом и уютном мирке». Правда, теплота в нём большей частью обеспечивалась кострами со сжигаемыми на оных грешниками, а под уютом подразумевались вши, серые рубища, болезни без соответствующего лечения и прочие подобные прелести сомнительного рода. Однако каждому своё. Уверен, внутри городских стен мы в изобилии обнаружим примеры подобного «рая на земле».

Ай, что там насчёт внутри стен! Вне оных тоже было на что посмотреть. Ключевое слово... слова – нищета, серость, страх. Те, кто не желал бежать с насиженных мест, надеялся пересидеть, приспособиться – они всего за два с небольшим года превратились в натуральную забитую скотину, обломки людей, изъеденных изнутри, сломанных, потерявших немалую часть души. Если и не рабы, то нечто близкое. Причём рабы из смирившихся со своей участью и надеющиеся лишь на то, что хозяин будет не очень суров, будет бить не палкой, а плетью, не четыре, а всего лишь два раза в неделю. Мерзко и вместе с тем страшно! Особенно страшно, когда слышались постоянные молитвы, возносящие хвалу богу. Тому самому, представителями которого были выкормыши Савонаролы, превратившие богатый недавно край в выгребную яму, смердящую покорностью и смирением.

***

Ворота раздолбали к закату, а ещё час спустя, когда уже планировали окончить стрельбу и обождать до утра, осел и участок стены, к воротам примыкающий. Современные по здешним понятиям орудия, высокий темп огня, точность выстрелов и правильный выбор уязвимых мест – всё это конвертировалось в радующий меня результат. А раз так, то было бы неразумным не воспользоваться имеющимся у итальянской армии преимуществом – умением вести ночной бой. Не городской – он повлёк бы за собой ненужные жертвы с обеих сторон – а всего лишь за контроль над стеной и особенно ключевыми башнями. И пусть потом «савонаролыши» цепляются за крепкие места внутри города – они всё едино будут обречены. Выковыривать врагов из мест их повышенной концентрации мои парни уже научились. Особенно при свете дня, да при обеспеченном тыле. Но пока следовало разобраться со стеной. Им разобраться, в то время как мне стоило поспать. Одному, без компании всяких разных походных девиц. Я ж не Пьеро Медичи, который явно решил устроить очередную оргию, воспользовавшись в качестве предлога тем, что и известия хорошие, и попутно, не слезая с очередной шлюшки, можно худо-бедно отслеживать ситуацию на стенах. Верю… хотя не очень. Ай, пуская развлекается, мне от этого ни холодно, ни жарко!