Двор. Книга 1
Шрифт:
— Название чего? — спросил Оська.
— Дурак, — засмеялись Зюнчик и Колька, — Земля название земли, а Одесса название Одессы. Понял?
— А почему Одесса всегда с большой, а земля не всегда?
Зюнчик и Колька опять засмеялись, сказали Оське, сразу видно грамотного, и объяснили: названия морей, рек, озер и городов надо писать с большой буквы, а Одесса — это же город. Или не город?
Оська подтвердил, что Одесса — город, а названия городов пишутся с прописной буквы, но тут же вспомнил про солнце, которое в миллион раз больше Земли и, кроме того, одно на небе,
— Да, — сказал Оська, — неба нет, небо — это просто воздух. А солнце социализма мы писали с маленькой буквы. А надо с большой: солнце социализма одно — только в СССР.
В этот раз Колька и Зюнчик согласились: если по правилу, надо писать, конечно, с большой.
Вечером, когда солнце спряталось за колокольней Успенской церкви, Аня Котляр выскочила на минуту с ведром, чтобы набрать песка. Зюнчик, Колька и Ося взялись за руки, стали поперек дороги и предупредили, что они лично отвечают за песок и все стройматериалы.
— Сопляки, — возмутилась Аня Котляр, — человеку надо ведерко песка, так я буду их спрашивать. Сопляки!
— Мадам Малая! — закричал Зюнчик. — Она ворует песок!
Оська помчался на второй этаж и стал барабанить в дверь Клавы Ивановны, как на пожар.
Клава Ивановна выбежала с фартуком через плечо, в калошах на босую ногу, проклятая подагра замучила так, что она была бы рада босиком ходить, и схватила Оську за плечи:
— Что такое? Что ты орешь, как недорезанный петух?
— Она ворует песок! Мы не даем, а она все равно ворует!
— Кто она? — затрясла кулаками мадам Малая и как была, с фартуком и в калошах, бегом спустилась вниз.
Аня Котляр стояла уже возле своего парадного, но войти не могла: впереди, заслоняя дверь, прыгал из стороны в сторону Зюнчик, а сзади, когда положение делалось угрожающим, хватался за ведро Колька.
— Байстрюки! — кричала не своим голосом Аня. — Махновцы!
— Подождите, — приказала мадам Малая. — Я хочу знать, что происходит.
Аня Котляр стала объяснять, что она выскочила на секунду с ведерком набрать немного песка, а эти три здоровых буца, которым уже давно пора жениться, набросились на нее, как будто она выдирает у них изо рта кусок хлеба.
— Хорошо, — сказала мадам Малая. — А они предупредили тебя, что песок нельзя трогать?
— Какой песок! — удивилась Котляр. — Здесь на один раз для грудного ребенка.
— Ты нам зубы не заговаривай, — сказала мадам Малая, — Отвечай прямо: тебя предупредили, что песок нельзя трогать?
— Это называется предупредили! — вдруг закипела Аня. — Три бандита нападают на женщину и начинают рвать от нее куски — хорошее предупреждение! У нас в Николаеве…
— Если тебе не нравится Одесса, — осадила мадам Малая, — возвращайся в свой Николаев.
— Не указывайте мне, где жить! — закричала Аня. — Я буду жить, где захочу.
— А я тебе повторяю: возвращайся в свой Николаев и можете там опять делать резиновые макинтоши.
— Какие резиновые макинтоши? — побледнела Аня.
— Для
— Мой муж — красный партизан, у него нет полноги, — заплакала Аня. — Как вам не стыдно!
— Правильно, — подтвердила мадам Малая. — Твой муж был партизан. Но нам не нужны партизаны, которые за советскую власть кустарей, чтобы делать всякие гадости из резины и обеспечивать нэпманов вместе с ихними шлюхами. Дети, вам здесь не надо стоять. Отойдите.
Мальчики отошли на десять шагов и остановились: у Оськи развязались шнурки.
Аня вытирала рукавом слезы и повторяла про себя: какой срам, какой срам! Мадам Малая смотрела молча, потом вдруг спросила, сколько ей надо песка, велела принести нормальное ведро, насыпать до края, а если будет мало, прийти еще раз.
— Спасибо, — качала головой Аня, — большое спасибо, мадам Малая: мне столько не надо — только под окном замазать, после дождя отвалился кусок камня.
Клава Ивановна сказала, она знает это окно, которое выходит на Троицкую, там соленый ракушечник, он впитывает в себя воду, как вата. Так будет до лета, пока не наступит жара, а в октябре опять промокнет. Но это не горе: дай бог, чтобы другого горя у нас не было. Да, вздохнула Аня, это не горе, и вообще, зачем спорить, зачем ссориться, надо делать все по-хорошему — самому здоровее и других не будешь дергать за нервы.
— Ну, — горько улыбнулась Клава Ивановна, — тебе нужно было это самоуправство? Ты не могла зайти и попросить как следует?
— Я не подумала, что надо спрашивать: это же песок, не хлеб, — Аня прикусила палец зубами. — А мальчики пусть не злятся на меня: дети не должны иметь злобы, у детей должно быть легкое сердце.
— У тебя два сына, — сказала мадам Малая. — Почему ты оставила их в Николаеве, почему ты сразу не взяла их в Одессу? По-моему, один сын у Иосифа от первой жены, твоей старшей сестры, которая умерла.
Аня сильно покраснела, сказала, среди евреев раньше был такой обычай, вдовый шурин женится на младшей сестре своей покойной жены, а насчет мальчиков сообщила: они занимаются в техникуме, надо им устроить перевод, а пока пусть поживут у бабушки.
— Слушай, — Клава Ивановна ласково толкнула ладонью в грудь, — ты такая красивая, такая молодая — зачем тебе нужен был этот старый хрен! Он же в два раза старше тебя.
Аня опять покраснела, оглянулась по сторонам и вдруг начала смеяться, но сделала при этом страшные глаза:
— Не дай бог Иосиф услышит — он зарежет меня на месте! Он всем говорит, что между нами всего пятнадцать лет разницы.
— Не, — возразила мадам Малая, — он не такой дурак, чтобы резать красотку, которая в полном соку.
Аня смутилась, закрыла лицо руками, как будто услышала что-то неприличное, мадам Малая погрозила ей: пусть понимает слова, как надо, без заднего смысла. А вообще, когда был еще жив покойный Борис Давидович, особенно раньше, в молодые годы, у них тоже бывало, наработаются за ночь так, что днем ноги не держат.