Двор. Книга 2
Шрифт:
Одесса здесь ни при чем, сказал Зиновий, и пусть Катерина придержит свой язык, а то он за себя не ручается. Товарищ Парфентьев засмеялся и посоветовал Катерине то же самое, потому что все одесситы бзиковатые и плохого слова про свою Одессу не выносят.
Накануне выходного дня Иона Овсеич собрал у себя дома актив, официально поставил в известность, что Чеперухи пытаются захватить в свои руки форпост, и огласил письмо общественности, пока еще проект, на имя председателя исполнительного комитета Сталинского районного совета депутатов трудящихся города Одессы.
Дина Варгафтик выступила первая: никто не отрицает,
— Зато, — Дина громко заплакала, — я имею отдельную комнату, полный простор, никто не мешает, никто…
— Подожди, Варгафтик, — перебила Клава Ивановна, — ты путаешь разные вещи. Иона Чеперуха и его Зиновий, который потерял на фронте ногу, не виноваты, что они остались живые, а твой Гриша погиб. Война не выбирает. Мой сын был на фронте один год, потом его забрали обратно в Москву, чтобы он проектировал самолеты. По-твоему, можно сделать вывод, что он виноват перед теми, кто продолжал воевать на фронте и погиб. А по-моему, партия и правительство лучше знают, что надо делать, и никто не имеет права сердиться на кого-то, потому что он остался живой, а твой муж погиб. Моего Бориса Давидовича в тридцатом году убили кулаки. Что же я должна была делать — разозлиться и ненавидеть людей, которые остались живые и живут по сей день? А насчет Чеперухи я решаю вопрос так: пусть ремонтируют помещение форпоста, мы со своей стороны должны помочь, а через год-два, когда получат квартиру, пусть выбираются. Средства, которые они потратят на ремонт, пойдут через форпост в общее пользование наших детей.
— Малая, — Иона Овсеич положил руки перед собой, пальцы сжались в кулаки, — я тебе уже объяснял: НЭП у нас был один раз и больше не повторится. Даже рубль, даже одна копейка из этого рубля, который принадлежит всему народу, никогда не вернется в карман частника, а твоя бухгалтерия никого здесь не обманет. И я предупреждаю всех: никто сегодня не уйдет отсюда домой, пока не примем конкретное решение, как немедленно, начиная буквально с завтра, приступить силами общественности и на свои средства к восстановлению форпоста.
— Дегтярь, — засмеялся Степа Хомицкий, — а если завтра отложим на послезавтра? А потом на послепослезавтра?
— Хомицкий, — сказал Иона Овсеич, — твоя ирония не к месту, ты сам вносил от имени инициативной группы предложение восстановить для наших детей форпост.
— Вносил, — подтвердил Степан, — но жизнь повернула по-своему: инвалид войны, офицер, остро нуждается и все расходы берет на себя, а потом все равно отдаст детям.
— Потом, — ответил Иона Овсеич, — суп с котом, как говорят наши дети.
— Товарищ Дегтярь, — обратилась председатель женсовета Котляр, — у Зиновия Чеперухи тоже есть дети.
Иона Овсеич усмехнулся: это уж прямо похоже на какой-то заговор — Малая, Хомицкий, Котляр! И тем не менее письмо от имени нашей общественности, которая требует вернуть форпост детям, пойдет по адресу, а кто не согласен, может дать свое опровержение. Однако перед этим уместно будет довести до сведения всех присутствующих,
— Почему же ты сразу не сказал? — удивилась Клава Ивановна.
— Знаешь, Малая, — Иона Овсеич прищурил один глаз и заложил большой палец под пуговицу гимнастерки, — мне как-то не приходило в голову, что люди, с которыми съел не один пуд соли и десятилетия жил рядом, могут допустить такую путаницу среди бела дня.
Через неделю Зиновий получил на руки письменный ответ из райсовета: поскольку общественность хочет восстановить форпост своими силами для общего пользования всех детей, с широким охватом соседних домов, удовлетворить просьбу о предоставлении помещения бывшего пионерского форпоста под квартиру не считаем возможным.
Зиновий, когда прочитал письмо, забегал, как ненормальный, по комнате и начал выкрикивать по адресу Дегтяря всяческие угрозы, в том числе привлечение к уголовной ответственности за фальсификацию. Потом, несмотря на то, что мама, папа, жена, все вместе, удерживали, поднялся на третий этаж, где жил Дегтярь, и там повторил свои угрозы.
— Молокосос, — закричал в ответ Иона Овсеич, — хоть ты инвалид войны, но за клевету будешь нести ответственность по всей строгости закона!
Нет, топнул протезом Зиновий, сейчас он сам пройдет по квартирам, соберет подписи и отнесет в обком партии, а там разберутся, кто клеветник и фальсификатор!
Соседи, к кому ни заходил Зиновий, в один голос отвечали, что не возражают против временной передачи помещения форпоста под жилье, но поскольку никто официально и формально не запрашивал, дать свои подписи на бумаге отказались. Одна Тося Хомицкая без разговоров поставила свою подпись. Старый Чеперуха взял у сына листок, плюнул в него, скомкал и бросил в мусорное ведро.
Получилось, как предвидел Парфентьев: надо обращаться в горсовет. Зиновий хотел идти со своей семьей, но Парфентьев остановил: мэр города — с таким кодлом к нему не пустят! Зиновий записался на прием, оказалось, сразу к председателю нельзя, сначала надо к заместителю. Разговор был короткий, Зиновий выложил на стол свои бумаги: справки от завода, военкомата, райсобеса, райжилотдела. Насчет помещения бывшего пионерского форпоста он сообщил, что пустует с сорок первого года, для восстановления требуется капитальный ремонт и большие расходы.
Через две недели пришла комиссия из горсовета, возглавлял депутат товарищ Рахуба, токарь с завода Январского восстания. Комиссию сопровождал товарищ Парфентьев, поскольку знакомился с делом уже раньше. Ходили из квартиры в квартиру, на вопрос комиссии, будут ли возражения против временного предоставления пустующего помещения форпоста под ремонт инвалиду Отечественной войны Зиновию Чеперухе, каждый, за себя лично, отвечал, что не имеет ничего против, пусть ремонтируют. Клава Ивановна тоже дала согласие, но потребовала, чтобы Зиновий Чеперуха представил в письменной форме обязательство немедленно выселиться из форпоста и передать детям, как только получит квартиру. Депутат Рахуба ответил, что это само собой разумеется, ибо по закону человек не может иметь две жилплощади не только в одном городе, а даже в разных городах, но Клава Ивановна стояла на своем: закон — законом, а обязательство в письменной форме — это в письменной форме, мертвым грузом лежать не будет.