Двор. Книга 3
Шрифт:
— А туда, — встряла в разговор Марина, — куда все ходят насчет жилья. В райсовет, в жилотдел. Пусть видят, как жилплощадь кобелю под хвост кидают, а люди сами у себя на голове вынуждены сидеть.
Андрей Петрович сказал жене, с такими трюками — как люди сами у себя на голове вынуждены сидеть — надо идти не в райсовет и жилотдел, а в другое место.
Марина удивилась, посмотрела на мужа, на гостя:
— А в какое?
Ша, сказал Матвей Фабрикант, не надо никакого другого места. В райсовете и жилотделе есть свои люди, смекалистые ребята, свяжем Бирюка с ними,
— Петрович, мой тебе совет: становись на учет в парторганизации домохозяйства. Перейти в другую парторганизацию всегда успеешь, а здесь хоть не сильно престижно, но головной объект рядом, всегда перед глазами, все коррективы на месте по ходу дела. Разные инспекторы, ревизоры — за информацией в первую очередь к тебе.
Бирюк не сказал ни да, ни нет, обещал подумать, но по тону чувствовалось, что скорее да, чем нет. Марина сразу поддержала идею, хотя сама же привела пример с Дегтярем, который был партийным секретарем на обувной фабрике, а во дворе все годы, сколько люди помнили его, оставался первым человеком.
Фабрикант сказал, пример с Дегтярем правильный пример, но, учил товарищ Сталин, исторические параллели опасны. Кроме того, домовых парторганизаций не было, а теперь есть. С одной стороны, люди стали более сознательные, чем были раньше, а с другой стороны, чем сознательнее, тем сложнее руководить и направлять, потому что, по человеческой природе, каждый сам себе учителем рвется быть.
Что стало сложнее руководить и направлять, заметил Бирюк, это и в армии чувствуется. Но раньше философы считали, что с природой не поспоришь, а теперь диамат-истмат учит, что не только можно, а надо спорить с природой. Тем паче с человеком.
— Ну, Матвей Ананьич, — хозяин поднял стакан, — давай за диамат-истмат! А с хлопцами в жилотделе будем выяснять, откуда у этих курсов, которые во дворе у нас табор раскинули, ноги растут.
Утром, когда Марина ушла на работу, Бирюк решил, что первым делом наведается в управление домохозяйства, встретится с секретарем парторганизации, а дальше можно будет практически решать насчет партучета и другие вопросы, которые возникнут по ходу дела.
В Александровских садиках, когда пересекал улицу Бебеля, одесситы по-старому называли Еврейской, появилось пакостное чувство, вроде делает то, да не то. Упустили вчера с Матвеем, надо было сразу решать насчет первого знакомства, самому ли представляться или начать с райкома, чтоб товарищи оттуда позвонили, дали знать, а то получается, как в том еврейском анекдоте: «Будем знакомы: здрасьте, я ваша тетя!»
Майор Бирюк остановился у военной комендатуры, никакого дела к коменданту не было, но невольно задержался, заходили-выходили офицеры, старший лейтенант наряду задание ставил, повеяло своим, родным. Жаль, надел пиджак, звездочка, колодки на кителе остались.
Когда подумал о цивильной одежде, что зря поспешил с ней, надо было мундир надеть, тут же само по себе объяснение пришло: потому и не надел мундира, что оставалась неясность с домовой парторганизацией, идти или не идти; неизвестно, кто
Стал мысленно перебирать, с кем, по неофициальной линии, можно хоть как-то, для первой информации, коснуться темы, перед глазами, как будто в насмешку, встал Иона Чеперуха, с ним рядом его жена Оля, к ним пристроилась невестка Катерина со своими пацанами, Мишей и Гришей. Все было не то, но держалось упорно, вроде имеет самое прямое, самое близкое отношение к мыслям, которых никак нельзя было ни оставить, ни дать им нужный ход.
Вдруг раздался пьяный голос Ионы Чеперухи: «Эй, майор, открывай свои двери: телеграмма от доктора Ланды, что вертается домой! Берия приказал всех докторов выпустить, а тех, кто арестовал их, велел посадить!»
Иону сбоку кто-то схватил за руку, потянул к себе, встал внезапно перед ним, как будто хотел скрыть или просто заслонить, и Андрей Петрович отчетливо, вроде стоял живой перед ним, увидел Зиновия. Высокий, худой, Зиновий смотрел в пространство глазами, которые в апреле сорок пятого Андрей Петрович видел у незнакомого лейтенанта в госпитале в Целендорфе, под Берлином, когда проснулся хлопец после операции и наркоза, с ампутацией обеих ног.
Бирюк дивился себе, как не пришло сразу в голову, что Зиновий Чеперуха — инженер завода Кирова, фронтовик, коммунист, наверняка в контакте с парторганизацией домохозяйства — первый человек, с которым надо было встретиться, прежде чем идти на свидание в контору, куда никто не приглашал, никто не ждет.
Дегтярь, был бы рядом, наверняка привел бы в укор русскую народную мудрость: «Что ж ты, майор Бирюк, не спросясь броду, лезешь в воду!»
Ах ты, Овсеич, Овсеич, Гершеле наш Острополер, ни к селу ни к городу засмеялся Андрей Петрович, нету тебя рядом: сами забрели — сами выбираться будем!
Досада на себя, какая была еще минуту назад, вся рассеялась, место заняли мысли, как распорядиться со временем, чтоб все было в ажуре и не пришлось опять досадовать на себя за промахи и упущения.
Сегодня вечером надо обязательно свидеться с Зиновием. Лучше бы пригласить его к себе, но, как говорят немцы, хочешь иметь гезельшафт, компанию, постучись первый в дверь.
Сложилось как нельзя лучше: вечером, возвращаясь из гастронома на Тираспольской, где всегда свежая колбаса, голландский сыр, с «Московской» бывают перебои, но в винно-водочном отделе на полках обязательно какая-нибудь «Зубровка» или «Кубанская», градусом почти как водка, Бирюк, в руке сумка с продуктами, встретил в подъезде Зиновия.
Андрей Петрович поставил сумку наземь, пожали с Зиновием друг другу руки, на мгновение замешкались, но тут же крепко, по-соседски обнялись.
— Зиновий Ионыч, — сказал Бирюк, — як тебе в гости. А хочешь, можно ко мне. По твоему выбору.
Зиновий выбрал: какая дверь ближе, туда и дорога. Тем более что Катерина ждет с обедом, а на Привозе такая скумбрия, качалка, попалась, что турки, наверное, рвут на себе волосы, как получилось, что пропустили через свои Дарданеллы-Босфор в Черное море.