Дворцовые перевороты
Шрифт:
И тем не менее часто оказывалось, что «свирепыми русскими янычарами» можно успешно управлять. Лестью, посулами, деньгами ловкие придворные дельцы умели направить раскаленный гвардейский поток в нужное русло, так что усатые красавцы даже не подозревали о своей жалкой роли марионеток в руках интриганов и авантюристов. Впрочем, как обоюдоострый меч, гвардия была опасна и для тех, кто пользовался ее услугами. Императоры и первейшие вельможи нередко становились заложниками необузданной и капризной вооруженной толпы гвардейцев. И вот эту зловещую в русской истории роль гвардии проницательно понял французский посланник в Петербурге Жан Кампредон, написавший своему повелителю Людовику XV сразу же после вступления на престол Екатерины I: «Решение гвардии здесь закон». И это было правдой, XVIII век вошел в русскую
28 января 1725 года гвардейцы впервые сыграли свою политическую роль в драме русской истории, сразу после смерти первого императора приведя к трону вдову Петра Великого в обход прочих наследников. Это было первое самостоятельное выступление гвардии как политической силы.
Когда в мае 1727 года Екатерина I опасно занемогла, для решения вопроса о преемнике собрались чины высших правительственных учреждений: Верховного тайного совета, Сената, Синода, президенты коллегий. Среди них появились и майоры гвардии, как будто гвардейские офицеры составляли особую политическую корпорацию, без содействия которой не мог быть решен такой важный вопрос. В отличие от других гвардейских корпораций – римских преторианцев, турецких янычар – русская гвардия превращалась именно в политическую корпорацию.
Не занимавшийся специально этой проблематикой историк Ключевский учуял суть явления. Дав в нескольких фразах беглый обзор «эпохи дворцовых переворотов», он далее формулирует основополагающие положения: «Это участие гвардии в государственных делах имело чрезвычайно важное значение, оказав могущественное влияние на ее политическое настроение. Первоначально послушное орудие в руках своих вожаков, она потом становится самостоятельной двигательницей событий, вмешиваясь в политику по собственному почину. Дворцовые перевороты были для нее подготовительной политической школой, развили в ней известные политические вкусы, привили к ней известный политический образ мыслей, создали настроение. Гвардейская казарма – противовес и подчас открытый противник Сената и Верховного тайного совета».
Это мудрый пассаж. Вместе с тем здесь есть против чего возразить. Во-первых, определенную политическую школу гвардия прошла еще при Петре. К эпохе дворцовых переворотов она пришла уже «политической корпорацией». Ее претензии на решение вопросов, подлежащих компетенции правительствующих учреждений – Сената и Верховного совета, зиждились на воспоминаниях о той роли, которую отвел ей Петр в последнее десятилетие своего царствования, роли контролирующей и регулирующей силы, подотчетной только царю.
Во-вторых, вряд ли в 1725-м и 1727 году гвардия была «послушным орудием» в руках Меншикова и Бутурлина. Она была «послушным орудием» – идеальным орудием – в руках своего создателя, а с его смертью немедленно стала самостоятельной силой. Гвардия пошла за Меншиковым и Бутурлиным потому, что их программа в этот момент была действительно органически близкой гвардейцам: Екатерина представлялась преображенцам и семеновцам гарантом буквального следования предначертаниям первого императора.
Гвардия выбирала не просто царствующую особу, она выбирала принцип. Причем выбирала гвардия не между петровской и допетровской Россией, а она делала свой выбор в январе 1725 года между двумя тенденциями политического реформирования страны – умеренного, но несомненного движения в сторону ограничения самодержавия и неизбежного при этом увеличения свободы в стране, с одной стороны, и дальнейшего развития и укрепления военно-бюрократического государства, основанного на тотальном рабстве, – с другой.
Гвардия в 1725 году выбрала второй вариант.
ЗАговор против Павла I
Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое.
Я надеюсь, что потомство отнесется ко мне беспристрастнее.
Наши руки обагрились кровью не из корысти…
11 марта 1801 года произошел последний дворцовый
Однако возвращенный Павлом из сибирской ссылки писатель А. Н. Радищев назвал эти времена иначе и точнее: «Столетье безумно и мудро». Таков был и «российский Калигула», сын великой Екатерины, умный, просвещенный и добрый человек, загнанный бесчеловечной русской историей в тупик политического безумия и истерической тирании, самый одинокий, несчастный и непонятый деятель XVIII столетия.
Царствование императора Павла I стало последней неудачной, суматошной и трагикомической попыткой завершить дело Петра Великого, то есть «сверху», силой навязать разудалой, вконец избаловавшейся при снисходительной императрице Екатерине II России правильные европейские формы и прусский порядок во всех сферах ее привольного и бескрайнего бытия. Однако этого мало кто хотел, и о Павле современники с сожалением говорили: «Царствование его для всех было чрезвычайно тяжело, особливо для привыкших благодетельствовать под кротким правлением обожаемой монархини». Хотя романтическому императору-рыцарю больше пристало бы имя российского Дон Кихота, данное ему ироничным Наполеоном.
Но даже слова Бонапарта покажутся лестью на фоне сложившегося общепринятого мнения. Хрестоматийный облик Павла I небогат привлекательными чертами: школьные учебники привычно обвиняли девятого российского императора в безумии, ограниченности и жестокости. Но банальные истины имеют свойство оправдываться с точностью до наоборот. Архивные документы заставляют задуматься: а не является ли знакомый исторический портрет злой карикатурой? Французский дипломат Дюран в 1773 году делился своими впечатлениями о молодом Павле: «Воспитание цесаревича пренебрежно совершенно, и это исправить невозможно, если только природа не сделает какого-нибудь чуда. Здоровье и нравственность великого князя испорчены вконец». Еще более определенно высказывался английский посланник Витворт: «Император буквально сумасшедший». Эту точку зрения впоследствии разделяло большинство участников убийства несчастного императора. Однако вряд ли мнение убийцы о жертве может считаться объективным. Кроме того, презумпция невиновности – закон правосудия. Врачи, чтобы поставить правильный диагноз, пытаются тщательно выяснить anamnes vitae – историю жизни больного. Что ж, последуем примеру медиков…
Каким же человеком на самом деле был «гатчинский отшельник», что им руководило, что за путь он видел для себя и Российской империи? Самодержец он или игрушка судьбы? Был он новым великим реформатором России или архитектором воздушных замков и прожектером?
«Загадка Павла» напрямую связана с обстоятельствами его кончины. Как известно, Павел был убит заговорщиками, проникшими в казавшийся абсолютно надежным Михайловский замок. Но был ли погибший тираном, от которого спасли Россию бесстрашные герои, или же толпа полупьяных дебоширов оборвала жизнь романтического и честного правителя, угрожавшего своими реформами их корыстным интересам? Каким на самом деле видели царя его современники? В зависимости от того, на какую сторону – заговорщиков или их жертвы – становились современники и будущие исследователи, личность Павла оказывалась наделенной совершенно разными, иногда абсолютно противоположными чертами.